Английская провинция. По следам "Собаки Баскервилей! Где находится Баскервиль-Холл? Топографические тайны мрачного поместья Цитаты из фильма

Шерлок Холмс писателю изрядно надоел, и в 1891 году автор «прикончил» проницательного сыщика: тот пал от руки авторитета лондонского преступного мира — профессора Мориарти, который, срываясь с обрыва, захватил с собой на дно Рейхенбахского водопада и Шерлока Холмса («Последнее дело Холмса»). Кстати, на смотровой площадке перед водопадом через 100 лет установили памятную табличку.

Но воспротивились читатели во главе с самой британской королевой Викторией. Ее Величество потребовали воскресить Холмса! Так родилась «Собака Баскервилей», которой суждена была долгая и счастливая жизнь в сердцах читателей.

Воодушевленный королевским «приказом», писатель задумал один из самых своих запутанных сюжетов. В его основе — расследование смерти сэра Чарльза Баскервиля с «нагрузкой» в виде семейной легенды о дьявольской собаке, преследующей род Баскервилей. Шерлок Холмс и доктор Ватсон — снова при деле!

Придуманная Англия

Режиссер Игорь Масленников вовсе не был поклонником Конан Дойла, считая его писателем посредственным, и ни о каком сериале про похождения сыщика Холмса не помышлял. Но кинодраматурги Юлий Дунский и Валерий Фрид предложили готовый сценарий по двум рассказам британского сочинителя. Они увлекли Масленникова не столько детективным сюжетом, сколько «игрой в англичанство» (так он позже сформулирует свою затею). «Да у нас была никакая не Англия, а то, какой мы себе представляли эту самую Англию», — объяснял в одном из интервью Игорь Федорович.

Выбор актеров — Василия Ливанова на роль Холмса и Виталия Соломина на роль Ватсона — пришлось отстаивать в Гостелерадио. Там и слышать об этих исполнителях не хотели. Но режиссер их отстоял. У Ливанова он увидел занятную манеру: принять величественную позу и нести ее — из кадра в кадр. Холмс действительно получался в каком-то смысле позер. Но уж чрезвычайно достоверный. Кого только Масленникову на главную роль не предлагали — и звезд прибалтийского кино, и всегда загадочного Александра Кайдановского. Пробовались Сергей Юрский, Олег Янковский. В пользу Ливанова неожиданно «сработал» современник Конан Дойла, первый иллюстратор его книг Сидни Пэджет. На его, ставших сейчас каноническими, рисунках Холмс — высокий, худой, скуластый человек в «крылатом» пальто-накидке и клетчатой шапке с двумя козырьками (этих одеяний, кстати, в произведениях Конан Дойла не было, такую шапку вообще носили лишь в сельской глуши, она называлась «шапка для охоты на оленей»). Фотографию Ливанова сличили с рисунками — и сомнения отпали даже у чиновников из Гостелерадио.

Олег Янковский, мастер «отрицательного обаяния», был еще и любимым актером режиссера Игоря Масленникова

У Виталия Соломина тоже были конкуренты: Олег Басилашвили, Юрий Богатырев, Александр Калягин и Леонид Куравлев. Никто, кроме режиссера, категорически не видел в Виталии Мефодьевиче англичанина: русская курносая физиономия. За актера вступился… сам сэр Артур Конан Дойл: на одной из фотопроб Соломин с наклеенными усами оказался поразительно похож на писателя.

Путь в сыщики актеру Бориславу Брондукову, блистательно сыгравшему инспектора Лестрейда, попытался преградить тунеядец и алкоголик Федул из популярной комедии Георгия Данелии «Афоня» (чиновники считали, что сыграть англичанина актеру не под силу). Но усилиями режиссера Федул все же превратился в Лестрейда, и иного инспектора теперь представить невозможно. Масленников объяснил свое решение так: «Все наши комики — какие-то очень уж русские, найти «англичанина» — проблема. А Брондуков был и комичным, и, как мне казалось, интернациональным». Правда, речь у него была совершенно не английская — с украинским говорком. В результате Борислава Николаевича озвучивал известный дубляжник Игорь Ефимов.

Мало кто знает, что Борислав Брондуков во всех отечественных фильмах про Шерлока Холмса «говорит» не своим голосом. Его озвучивал известный дубляжник Игорь Ефимов (с Василием Ливановым)

А уж как тяжело пришлось с миссис Хадсон — Риной Зеленой! Чиновники говорили: «Она же старая, выжила из ума! Ничего не помнит!» Потом Владимир Дашкевич, композитор этого детективного сериала, вспоминал: «Я ни за что бы не придумал свою лирическую мелодию к «Собаке Баскервилей», если бы не трогательный образ, созданный Риной Зеленой».

Музыка Дашкевича стала визитной карточкой сериала. Чтобы композитор написал «английскую» музыкальную тему, режиссер буквально заставлял его по ночам слушать «вражьи голоса» — заставки к программам о культуре на радио Би-би-си, а композитор долго и упорно от этого отлынивал. Пора сдавать материал. Масленников звонит Дашкевичу, тот садится за рояль и слету наигрывает первую пришедшую ему в голову мелодию. Так эта знаменитая музыка и родилась.

Страсти с иронией

Успех телефильмов по произведениям Конан Дойла был таким оглушительным, что отечественные издатели, быстро сориентировавшись, стали печатать истории о Холмсе огромными тиражами. Подобную «холмсоманию» в России можно было наблюдать только в начале XX века, когда спросом пользовались даже дешевые подделки под английского классика: ими были увлечены все — от сельских учителей до царя. Есть свидетельства, что за несколько дней до расстрела Николай II перечитывал «Собаку Баскервилей».

А в том, что режиссер взялся-таки за экранизацию «Собаки…», «виноват» сам зритель, который забросал письмами: если уж взялись за Шерлока Холмса, то как вы можете пройти мимо такого шедевра? Вмешалась и магия чисел. До этого были сняты два фильма — по две и три серии, и авторы рассудили: хорошо бы закончить цикл двухсерийной «Собакой…». Красивые, мол, цифры: три фильма, семь серий. И, наконец, всех сразил режиссер, сообщив, что планирует собрать в картине «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона: Собака Баскервилей» звездный состав, а страшный конандойловский детектив превратить… в комедию. Игорь Федорович уловил в повести легкую иронию — и не ошибся. Были приглашены актеры: Олег Янковский — коварный Джек Стэплтон, Ирина Купченко — его несчастная жена Бэрил, Алла Демидова — обманутая Лора Лайонс, Евгений Стеблов — доктор Мортимер и добрейший владелец кокер-спаниеля Снуппи. Одну из своих последних ролей, сутягу Френкленда, сыграл корифей отечественного кино Сергей Александрович Мартинсон.

Одну из своих последних ролей в картине «Собака Баскервилей», сутягу Френкленда, сыграл корифей отечественного кино Сергей Александрович Мартинсон

Ирина Купченко сыграла жену коварного Джека Стэплтона

Еще о пробах. На роль Стэплтона рассматривались Александр Кайдановский, Юрий Богатырев, Олег Даль. Но Янковский, мастер «отрицательного обаяния», был еще и любимым актером Масленникова — снимался у него до этого в фильмах «Гонщики», «Под каменным небом». Не довелось сыграть жену злодея Любови Полищук, Светлане Тома, Жанне Болотовой, Анастасии Вертинской, Матлюбе Алимовой, Светлане Орловой. К роли доктора Мортимера примеривались Анатолий Солоницын, Игорь Ясулович, Петр Меркурьев, Эдуард Марцевич и Сергей Заморев. А Лорой Лайонс могли бы стать Марианна Вертинская, Ирина Муравьева, Елена Коренева, Лариса Удовиченко.

Лорой Лайонс могли бы стать Марианна Вертинская, Ирина Муравьева, Елена Коренева, Лариса Удовиченко, но выбор пал на Аллу Демидову (с Василием Ливановым)

Овсянка, сэр!

На поиски натуры Масленников отправился в Эстонию. Баскервиль-холл нашли в Таллине — настоящий английский дом с лужайками. В Эстонии же отыскали подходящие болота, и художник картины Белла Маневич привезла огромные камни из картона: Девоншир славится своими валунами.

С самого начала проект преследовали неприятности. Прямо перед съемками в больницу с инфарктом увезли оператора-постановщика и одного из авторов сценария Юрия Векслера, создателя визуальной стилистики сериала, мужа Светланы Крючковой. «Весь образ картины был задан, конечно, Юрием Векслером, блестящим художником, потрясающим оператором, — рассказывал о нем Василий Ливанов. — Я никогда не видел, чтобы оператор приходил в гримерку, садился напротив актера и смотрел очень внимательно на него, когда тот гримируется, разговаривал с ним. Потом я понял: он рассматривает актера». Векслер встречал актера на пороге студии и не отходил от него до конца съемок. «Если Юра видел, что актер готов, — вспоминала Светлана Крючкова, — говорил: «Снимаем сейчас, потому что через 15 минут актер перегорит».

Павильонные съемки на «Ленфильме» согласился провести Дмитрий Долинин, а Владимир Ильин затем снял натуру.

Наконец почти все готово. Осталось дождаться приезда из Москвы актера, который сыграет сэра Генри. В этой роли Масленников планировал снимать Николая Губенко (пробовался и Игорь Васильев). «Мне казалось, что это должен быть этакий американский фермер, приехавший в Англию, техасец, в сапогах из свиной кожи, в стетсоне (ковбойская шляпа), у которого простое, рубленое лицо… Но Николай отказался». В дни съемок приезжают Никита Михалков и Александр Адабашьян. На «Ленфильме» они появляются случайно. И Масленников вдруг видит в Никите Сергеевиче эдакого персонажа из оперетты «Роз-Мари» — техасца с седлом под мышкой и закрученными усами — совершенно непохожего на Губенко.

Режиссер Игорь Масленников увидел в Никите Михалкове эдакого персонажа из оперетты «Роз-Мари» — техасца с седлом под мышкой и закрученными усами

С первой сцены в кадр шагнул персонаж из американских комиксов. Сэр Генри шумел, пил, взламывал шкафы со спиртным. Единственным, кто мог хоть как-то сдерживать шумного гостя, должен был стать дворецкий Бэрримор — хранитель английских традиций, ключей и домашних запасов виски. На эту роль пробовали Александра Пороховщикова и Бориса Иванова, но они так и не были утверждены.

Образ, впоследствии ставший знаковым для Александра Адабашьяна, своим рождением тоже обязан случаю. Масленников заметил, что Михалков с Адабашьяном шушукались, обсуждали его режиссуру. И тогда режиссеру пришла в голову счастливая идея: «занять делом» приятеля Никиты Сергеевича. И ему была предложена роль дворецкого. Александру Артемовичу сбрили усы и приклеили шкиперскую бороду. Эту свою работу кинодраматург, художник, режиссер и актер Адабашьян вспоминает с удовольствием. А знаменитая фраза «Овсянка, сэр!» стала его визитной карточкой. Если помните, кашу он раскладывал по тарелкам с особым достоинством. Варила ее ассистентка по реквизиту. Поначалу женщина приносила овсянку в маленькой кастрюльке, потом — в огромной: ведь группа могла уничтожить эту вкуснятину еще до съемок!

Сомнений по поводу того, кто будет играть ту, чей несчастный брат-каторжник будет трястись от страха на болоте и в конце концов вместе с кокер-спаниелем Снуппи падет жертвой зловещей собаки, — миссис Элизу Бэрримор, жену Джона Бэрримора, экономку сэра Генри не было. Была выбрана беременная Светлана Крючкова. «Я хотела отказаться от роли, потому что этот персонаж все время рыдал. Я боялась потерять ребенка. Юра лежал с инфарктом в больнице. А я должна плакать… Но я пошла парадоксальным путем: стала, проговаривая текст, улыбаться, смеяться. «Значит, убийца Селден — ваш брат?» Я: «Да, сэр!» — улыбаюсь. И начинаю рассказывать историю, которую отчасти придумал Саша Адабашьян: «Это был настоящий ангел, он просто попал в дурную компанию…»

Во время съемок актриса Светлана Крючкова ждала своего первого ребенка — Митю (с Александром Адабашьяном)

Во время съемок актриса ждала своего первого ребенка — Митю. Дома, в Питере, она хранит альбом, в котором ее сыну оставляли свои пожелания участники проекта. Одна из первых записей сделана рукой «знаменитого сыщика». Со свойственной Ливанову скромностью он написал: «Дмитрий Юрьевич, постарайся жить так, чтобы люди говорили: «Это было после Василия Ливанова до Д. Ю. Векслера». Дядя Вася».

«Ужасный» любитель тортов

Но самой проблемной стала роль собаки Баскервилей: специально подобранный крупный дог оказался существом невероятно добродушным. Единственным злодейским поступком пса было то, что он съел торт, предназначавшийся Виталию Соломину на день рождения.

Тем не менее в кульминационной сцене на всякий случай решили снимать не Михалкова, а хозяина собаки, переодетого в костюм сэра Генри. Раз шесть выезжали в ночь. Но собака, подбежав к хозяину, послушно ложилась у его ног. Пришлось делать сцену в три эпизода. Первый: бежит собака, на которую надета черная бархатная попона со светящимся в темноте черепом из светоотражающей ткани (как, например, у дорожных рабочих). Конан Дойл был большой шутник — придумал, что собаку можно покрыть фосфором. Но кинологи-то знают: это испортит ей нюх! Следующий эпизод — нападение. Собаку снимали отдельно, а уже потом на монтаже совмещали ее изображение с убегающим и падающим сэром Генри. Третий эпизод — выразительные крупные планы монстра, который вгрызается в Генри Баскервиля. Здесь видна только морда собаки. До сих пор она хранится в частной мастерской художника-бутафора Маргариты Скриповой-Ясинской. И сделана она из папье-маше, вешалки, скрепочек, лесочек, елочных игрушек и шланга от душа. В общем, мастерские Голливуда отдыхают.

Масленников рассказывал: «Мы и не добивались того, чтобы зрителя пробивала дрожь. Всем было забавно наблюдать, как испугается Генри Баскервиль, на­ткнувшись на собаку. Так что это не хоррор. Это комедия». Смеха на площадке было много, и это настроение передалось и зрителям. «Придумывали на ходу. Вот это, например, — Михалков кричит: «За кого вы меня принимаете? За дурачка?» — и стучит по голове. Потом Михалков с Соломиным сымпровизировали, как они от страха напиваются», — вспоминала Светлана Крючкова. Актеры соревновались, кто кого перешутит. Чтобы «расколоть» Адабашьяна в сцене, когда Бэрримор раскладывает кашу, Соломин положил рядом с тарелкой листок, весь исписанный словами «Бэрримор — дурак!».

Чтобы «расколоть» Александра Адабашьяна в сцене, когда Бэрримор раскладывает кашу, Виталий Соломин положил рядом с тарелкой листок, исписанный словами «Бэрримор — дурак!» (на фото — Никита Михалков, Александр Адабашьян и Виталий Соломин)

И над Виталием Мефодьевичем тоже шутили. Он ревностно относился к тому, что кого-то снимают крупным планом, а не его. «Во время работы над сценой в башне, когда Бэрримор подает знак моему «брату» и я врываюсь, чтобы его защитить, — вспоминала Светлана Крючкова. — Шандал со свечами был в руках у Соломина, и он меня все время

поворачивал спиной к оператору. Михалков подошел и мне на ушко шепчет: «На репетиции не спорь с Соломиным, подчиняйся, а будет съемка, так ты войди и возьми у него из рук этот шандал». Я так и сделала. Соломин растерялся, спросил: «Значит, убийца Селден ваш брат?» Я повернулась к нему, то есть спиной к оператору, а потом вдруг развернулась к Михалкову, хозяину, выпалила: «Да, сэр», — и произнесла свой монолог на крупном плане».

Хватало и забавных ситуаций, например, перед сценой рокового побега кокер-спаниеля Снуппи стало известно, что Евгений Стеб­лов спешит на спектакль, вернее, на поезд в Москву. Решили работать с первого дубля. Но после съемок, когда актер просто отошел в сторону, ожидая, пока съемочная группа соберет весь скарб, все собрались и уехали. А Евгений Юрьевич остался один. Через полчаса, конечно, вернулись, и на поезд актер успел.

Доктора Мортимера и добрейшего владельца кокер-спаниеля Снуппи сыграл друг Никиты Михалкова Евгений Стеблов (с Виталием Соломиным и Василием Ливановым)

Фильм «Собака Баскервилей» вышел на экраны в 1981 году. В Советском Союзе его полюбили сразу и навсегда. А через несколько лет с русскими Шерлоком Холмсом и доктором Ватсоном познакомились и на исторической родине героев. Русская игра «в англичанство» британцам понравилась. Английская критика писала: «Русские вернули нам наших национальных героев, вернули человечность». Скромный Игорь Масленников, впрочем, считает: «Просто мы вытянули счастливый билет».

Цитаты из фильма

— Вы с оружием, Лестрейд?

— Ну, раз на мне брюки, значит, и задний карман на них есть. А раз задний карман есть, значит, он не пустой.

— Что это, каша что ли?

— Овсянка, сэр!

— Послушайте, Бэрримор, а нет ли чего-нибудь другого? Ну, я не знаю, котлеты, мяса?

— Мясо будет к обеду, милорд.

— Ваш череп мог бы послужить украшением любого антропологического музея.

— Я польщен…

— Интересно, Ватсон, что вы скажете об этой трости?

— Можно подумать, что у вас на затылке глаза.

— Дорогой друг, если бы вы читали мою монографию об органах осязания у сыщиков, вы бы знали, что на кончиках ушей имеются такие тепловые точки. Так что глаз на затылке у меня нет.

— Он видит ваше отражение в кофейнике.

— За кого меня принимают в этой гостинице? За дурачка? За дурачка. Если этот болван не найдет мой башмак, я устрою грандиозный скандал!

— Узнаете, Ватсон, этот ботинок? Его родной брат сгорел в камине гостиницы «Нортумберленд». Два башмака, а какие разные судьбы.

— Пропал Снуппи. Ушел на болота и не вернулся.

— А вы что, Баскервиль, не любите овсянку?

— Ненавижу.

— Ватсон, посветите мне, пожалуйста. Вы ничего не замечаете?

— Силы небесные!

— Вот так начнешь изучать фамильные портреты и уверуешь в переселение душ.

Я должен приостановить эксперименты над Системным Временем (простите за скверный каламбур), чтобы восстановить доброе имя оклеветанного человека и обелить репутацию его злосчастной собаки. Речь идет о мистере Стэплтоне, которого герой Конан Дойля, частный сыщик Шерлок Холмс обвинил в убийстве Чарльза Баскервиля и подготовке покушения на Генри Баскервиля.

Более века длится вопиющее заблуждение. Пришло время покончить с ним, раз и навсегда разобраться в подлинной подоплёке событий, произошедших сто лет назад в далеком Девоншире посреди торфяных болот.

Невиновность мистера Стэплтона (будем называть его именем, которое он сам выбрал) я намерен доказать, основываясь исключительно на тексте произведения сэра Артура. Следует лишь внимательно прочитать его, без пристрастий и предубеждений, в случае сомнения истолковывая факты в пользу обвиняемого, как и предписывает Закон. Шаг за шагом пройдем мы по повести – и узнаем Истину.

Начнем с собаки.

Доктор Ватсон описывает её как злобного монстра, сеющего смерть на торфяных болотах: «Ни в чьём воспаленном мозгу не могло бы возникнуть видение более страшное, более омерзительное, чем это адское существо, выскочившее на нас из тумана»; «Чудовище, лежавшее перед нами, поистине, могло кого угодно испугать своими размерами и мощью». Да и Шерлок Холмс ее не жалует: «Собака была совершенно дикая…».

Знаменитый сыщик утверждает, что в смерти сэра Чарльза повинна именно она: «Собака, натравленная хозяином, перемахнула через калитку и помчалась за несчастным баронетом», она же стала причиной смерти злодея-каторжника, и уж что совершенно несомненно – она бежала за сэром Генри.

Но вспомните – ни на одной из предполагаемых жертв не было следов нападения собаки! Сэр Чарльз умер от декомпенсации хронического порока сердца, каторжник свалился со скалы, сэр Генри остался невредим: «Холмс возблагодарил судьбу, убедившись, что он не ранен». Три случая – и не одного укуса! А ведь Шерлок Холмс говорит, что хозяин специально натравливал собаку на жертвы. Что ж это за злобное чудовище: его натравливают, а оно не кусает? «Мы с вами опять-таки знаем, что собаки не кусают мёртвых», – объясняет Ватсону сей парадокс сыщик, но я-то знаю, что по команде «фас» злобная собака укусит кого угодно, хоть тряпичную куклу. К тому же пса неоднократно видели фермеры (свидетельство доктора Мортимера: «Все они рассказывают о чудовищном привидении, почти слово в слово повторяя описание того пса, о котором говорится в легенде»), он забредает на аллеи Баскервиль-холла, но ни одного случая агрессивного поведения не отмечается. Вот тебе и дикая, злобная псина.

Большие размеры? Это не преступление. Страшная внешность? Субъективное мнение. Воет? А что еще делать собаке, целыми днями сидящей на цепи?

Но ведь она бежала за сэром Генри? Бежала. Потому что тот бежал от неё. Спросите любого собаковладельца, как он подманивает непослушного, заигравшегося щенка? Он делает вид, что уходит. Или даже убегает. И пес непременно устремится за ним – отнюдь не с целью загрызть хозяина, а поиграть. Даже мой Шерлок, собака вежливая, учёная и вполне взрослая, обожает гоняться за мной, притворно щёлкая зубами у самых щиколоток или наскакивая на грудь и норовя облизать лицо. Да и другие вёселые собачки не прочь оставить отпечатки своих лапок на моей куртке. Ничего, для того они и существуют, прогулочные куртки…

Умные родители внушают ребёнку: никогда не бегай от собаки. А почему бежали оба Баскервиля? Об этом позднее, но совершенно очевидно, что, с точки зрения собаки, они приглашали её к веселой игре.

Но когда бегущий падает, Баскервильский Монстр немедленно прекращает погоню и в смятении убегает, не причинив упавшему ни малейшего вреда.

Самый дотошный читатель вспомнит о скелете спаниеля, найденного в логове Баскервильской Собаки. Подлинное значение этой находки я раскрою ниже, сейчас лишь отмечу, что внутрисобачьи отношения человеческому суду неподсудны.

Итак, мерзкое жестокое чудовище исчезло. Осталась здоровенная псина, скучающая дни напролёт на цепи, а в краткие часы свободы охотно принимающая предложения побегать взапуски, но никогда, никогда, НИКОГДА не укусившая ни одного человека. Просто кому-то было выгодно, чтобы ее считали кошмарным созданием.

Вспомним историю прародителя Баскервильской Собаки, изложенную в известном манускрипте. Чудовище не бесчинствует – оно карает бесчестного негодяя и насильника Хьюго Баскервиля (любопытно, что и в славянской мифологии присутствует Полкан, существо с пёсьей головой, мстящее насильникам за поруганную девичью честь). И боятся его лишь те, чья совесть нечиста. Сам автор манускрипта предостерегает сыновей, но призывает ничего не сообщать о чудовище сестре Элизабет – очевидно, что для неё собака Баскервилей угрозы не представляет.

Запомним это и перейдем к главной жертве клеветы – бедному мистеру Стэплтону.

Гадкий утенок Баскервилей

«Нам еще не приходилось скрещивать рапиры с более достойным противником», – пугает Холмс. Но что действительно известно о Стэплтоне? Он – племянник сэра Чарльза, кузен Генри Баскервиля. Женат на красавице костариканке. Под фамилией Ванделер вернулся на родину отца, в Англию, где открыл школу – предприятие общественно полезное и отнюдь не предосудительное.

Работу любил: «что меня привлекало в ней, так это тесная близость с молодежью. Какое счастье передавать им что-то от себя самого, от своих идей, видеть, как у тебя на глазах формируются юные умы!» Эпидемия в школе (возможно, брюшной тиф) перечеркнула педагогическую карьеру Стэплтона. Он меняет фамилию и поселяется около родового гнезда, отдаваясь другой страсти – энтомологии, в чем и преуспевает: «он считался признанным авторитетом в своей области, имя его было присвоено одной ночной бабочке, описанной им ещё в Йоркшире».

Сам факт смены фамилии – не преступление. Не исключено, что Ванделер хочет дистанцироваться от родственников-аристократов, изгнавших его отца в Южную Америку, где тот и умер от болезни. Скромная жизнь неподалеку от родовой резиденции доставляет ему своеобразное удовлетворение. Старшая ветвь Баскервилей получила деньги, землю, титул. Ему же достается в наследство одна Собака.

Каковы мотивы убийства, приписываемого Стэплтону? Холмс уверяет: «его цель была получить поместье; ради этого он не стеснялся в средствах и шел на любой риск». Но сэр Чарльз стар и болен, а Стэплтон считает себя единственным наследником: «очень возможно, что сначала Стэплтон даже не подозревал о существовании наследника в Канаде». Так стоит ли рисковать, тем более что он «знал, что у старика больное сердце»? Разумней подождать естественного развития событий, а пока объявиться дядюшке и призанять, буде в том нужда, деньжат: «сэр Чарльз… своим радушием и щедростью успел снискать себе любовь и уважение всех, кому приходилось иметь с ним дело… Будучи бездетным, он не раз выражал намерение ещё при жизни облагодетельствовать своих земляков», и уж родному-то племяннику на достойное дело денег бы дал наверное. А что может быть достойнее научных исследований или создания школы?

Но – не раскрывает Стэплтон дядюшке тайну собственного происхождения, и денег не просит. Причина проста – Стэплтон горд и не корыстен. Сачок у него есть, бабочки летают рядом, что ещё нужно энтомологу?

Хорошо, положим, чужая душа – потёмки, и он всё-таки хочет заполучить поместье непременно злодейским путем. Но почему же делать это столь нелепо, даже глупо? Сама идея напугать – просто мальчишество. Испугается сэр Чарльз, но отчего ж обязательно умирать?

И зачем привлекать Лору Лайонс? Стэплтон якобы заставил ее назначить свидание сэру Чарльзу ночью в парке. С какой такой подлой целью? Выманить из дому? Но «сэр Чарльз Баскервиль имел обыкновение гулять перед сном по знаменитой тисовой аллее Баскервиль-холла. Чета Бэрриморов показывает, что он никогда не изменял этой привычке». Зачем же вмешивать в злодейство чужих, если баронет и без того в тот злополучный вечер «как обычно, отправился на прогулку»? И потом, каким образом заботящаяся о своей репутации женщина рассчитывала ночью добраться из Кумб-Треси (не ближний свет) в парк Баскервиль-холла, да ещё незаметно? Не на помеле же прилететь? Нет, если Лора Лайонс и планировала встречу с сэром Чарльзом, то именно затем, чтобы быть скомпрометированной, скомпрометировать сэра Чарльза и получить на него некоторые права. Мистер Стэплтон как наперсник баронета («сэр Чарльз проникся дружескими чувствами к Стэплтону и послал его в качестве своего посредника к миссис Лоре Лайонс») воспротивился тому. Тем не менее, письмо Лоры Лайонс – очень важная улика, если её растолковать правильно. Но об этом после.

Еще нелепее представляется попытка запугать до смерти Генри Баскервиля. Канадские фермеры со страху не умирают. Да, к финалу истории нервы сэра Генри изрядно расшатались, что привело к срыву, но надеяться на это было бы крайне легкомысленно. Куда проще убить молодого баронета холодным или огнестрельным оружием, а хоть и камнем – все подозрения пали бы на лютого каторжника Селдена, который сбежал из тюрьмы и обретался поблизости. Надежно, эффективно, безопасно. Но этого не произошло. Не произошло именно потому, что мистер Стэплтон не имел намерения убивать сэра Генри – впрочем, как и сэра Чарльза.

Он не чурается знакомства с другом Холмса, доктором Ватсоном. Зная, что каждое его слово будет передано сыщику («если вы появились здесь, значит, мистер Шерлок Холмс заинтересовался этим делом»), Стэплтон, тем не менее, рассказывает примечательный эпизод своей биографии – неудачу со школой в одном из северных графств. «А ведь отыскать учителя – самое простое дело. На этот предмет существуют школьные агентства, которые дадут вам сведения о любом лице, связанном с этой профессией».

Гениальные преступники так себя не ведут. А невинные люди – сплошь и рядом.

Леди Баскервиль

Если Стэплтона жизнь на болотах более чем устраивает – он натуралист, над трясиной порхают неведомые бабочки, – то для его красавицы жены подобная жизнь должна казаться прозябанием:

«Странное мы выбрали место, где поселиться, – сказал Стэплтон, будто отвечая на мои мысли. – И все-таки нам здесь хорошо. Правда, Бэрил?

– Да, очень хорошо, – ответила она, но её слова прозвучали как-то неубедительно».

Бэрил тяготит захолустье.

Единственная надежда – наследство. Сэр Чарльз стар и болен, следует только подождать, и она станет леди Баскервиль де-юре и де-факто. Опасность одна – вдруг баронет женится, пойдут дети, – прощай деньги, прощай титул. Лора Лайонс, «дама с весьма сомнительной репутацией» но «очень красивая женщина», определённо интересуется сэром Чарльзом, да и сам баронет проявляет к ней внимание.

От мужа Бэрил узнает, что Лора назначила свидание баронету. Бэрил хочет проучить баронета, показав тому Баскервильское Чудовище. Баронет мнителен, появление страшного пса, грозы блудодеев, поможет отвратить его от замужней дамы. Возможно, она не натравливает собаку, просто приказывает ей побежать в сторону сэра Чарльза – бросает палочку и т. п. Увы, потрясение оказалось слишком тяжелым, сердце старика не выдержало.

Вдруг объявляется Генри Баскервиль. Что ж, это ещё лучше – за него можно выйти замуж!

Прежде всего необходимо, чтобы наследник приехал в Баскервиль-холл. Для этого Бэрил пишет подметное письмо. Нет более верного способа заставить мужчину поступить неразумно, чем обвинить в трусости.

Знаменитые «если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот» – типичный пример ловли на «слабо». Генри Баскервилю не остается выбора – он отправляется в Девоншир: «как бы там ни было, но ответ мой будет таков: ни адские силы, ни людские козни не удержат меня здесь. Я поеду в дом своих предков».

Теперь Бэрил должна привлечь его внимание к себе, красивой загадочной девушке, живущей с недотепой-братцем. Первую атаку она повела на Ватсона, приняв того за нового баронета: «Уезжайте отсюда! – сказала она. – Немедленно уезжайте в Лондон!… – Она сверкнула глазами и нетерпеливо топнула ногой. – Не требуйте объяснений… Неужели вы не понимаете, что я желаю вам добра?»

Атака проведена мастерски. Тут и таинственная загадка, и участие, и ножка (времена-то викторианские), и нарочно надетое «нарядное платье» (химчисток в глуши нет, а платье после прогулок по болотам очень скоро перестает быть нарядным). Правда, поражена ложная цель, но не беда. Сэр Генри покорён: «он увлёкся ею с первой же встречи, и вряд ли я ошибусь, если скажу, что это чувство взаимное», – отмечает доктор Ватсон. Если бы Стэплтон действительно хотел любой ценой заполучить поместье, то должен был бы всячески поощрять увлечение Генри Баскервиля. Но он ведет себя совершенно иначе: «Стэплтон явно не желает, чтобы эта дружба перешла в любовь, и, по моим наблюдениям, он всячески старается не оставлять их наедине», – пишет в отчете доктор Ватсон. «Этот субъект даже близко меня к ней не хочет подпускать», – вторит сэр Генри.

Это не поведение расчетливого негодяя, который именно для подобного случая и представил жену сестрой. Это поведение ревнующего мужа, чувствующего, что жена готова покинуть его ради богатого соперника. Именно Бэрил выгодно быть не женой Стэплтона, а сестрой.

Стэплтон пытается отвадить сэра Генри. Как? С помощью собаки. Сэр Генри здоров, молод, и потому вид адского пса лишь отпугнет его, не нанеся физического вреда.

Но Бэрил против. Гораздо лучше иметь мужем богача-баронета, чем романтика-энтомолога. Она не хочет ни учить детей в школе, ни жить в болотах. Лондон, Париж, Нью-Йорк – вот города, достойные леди Баскервиль.

Бэрил готова сказать сэру Генри «да!». «Ей было хорошо со мной», – радуется сэр Генри. А муж… Пусть заблудится в Гримпенской трясине: «туда-то он найдет дорогу, а обратно не выберется! Разве в такую ночь разглядишь вехи? Мы ставили их вместе, чтобы наметить тропу через трясину. Ах, почему я не догадалась убрать их сегодня!»

Догадалась Бэрил, догадалась! И догадалась откреститься от этого деяния.

Стэплтон пытается любым способом предотвратить уход жены. Он связывает её (Холмс представляет это действо пыткой, но как знать, может, это была особенность супружеских отношений четы Стэплтонов, этакие игры), а затем, отделавшись от назойливого гостя, пускает по следу собаку. Пусть как следует попугает охотника до чужих жен! Но затем он почему-то направляется в сердце трясины. Объяснения Бэрил «там у него всё приготовлено на тот случай, если придется бежать» совершенно неубедительны. Что значит «всё приготовлено»? Прорыт тоннель в Париж или ждёт ковер-самолет? Нет, это не бегство. На отрезанный от мира островок его ведёт иное чувство – отчаяние. Жена предала, собака – убита, мир опостылел. Островок – то место, где можно побыть одному, наедине с природой, где нет измен, докучливых баронетов и врагов, притворяющихся друзьями.

Но миссис Стэплтон – отнюдь не главный злодей, нет!

Милый друг Баскервилей

«Собака Баскервилей» – воистину гениальный детектив. Главный злодей предстает перед нами с первых страниц, а читатель остаётся в неведении и поныне.

Но день настал!

Итак, «что понадобилось человеку науки, доктору Джеймсу Мортимеру, от сыщика Шерлока Холмса?»

На наших глазах Мортимер создает Дело Баскервилей. Сельский врач относится к легенде о собаке очень серьезно – мало того, он её пылкий проповедник! Именно от него узнают о причастности чудовища к смерти Чарльза Баскервиля и Холмс с Ватсоном, и сэр Генри. Странно, что, будучи не только близким другом, но и пациентом Мортимера, сэр Чарльз лишь за три недели до смерти поведал тому о своих страхах. Ещё более странно, что доктор Мортимер сам не догадался о них: в Гримпенском приходе он практикует пять лет, за это время даже нелюбопытный врач выучит местные легенды назубок.

До знакомства с Мортимером Генри Баскервиль тоже знал о легенде, да «не придавал ей никакого значения». Но «научное использование силы воображения» привело к тому, что к финалу повествования сэр Генри из «очень живого, здорового человека» становится неврастеником.

Движущая сила Дела Баскервилей не собака, а страх: чудовища обретают силу, лишь населив человеческое сознание. Роль квартирмейстера берет на себя Мортимер, погружая жертву в атмосферу ужаса: «мороз пробежал у меня по коже», – таково впечатление от слов «человека науки» у приземленного, здравомыслящего Ватсона. А каково было сэру Чарльзу?

Присмотримся к доктору Мортимеру.

Внешне он «весьма симпатичный человек», «нечестолюбивый, рассеянный», но так ли это? «У меня нет докторской степени, я всего лишь скромный член Королевского хирургического общества», говорит он, и в словах слышится горечь. Научные публикации прекращаются с переездом Мортимера в Гримпен – «Прогрессируем ли мы?», «Вестник психологии» (sic!!!), март, 1883. «Я женился и оставил лечебницу, а вместе с ней и все надежды на должность консультанта», – здесь явно проскальзывает недовольство женитьбой. Жена Мортимера замечательна именно своим отсутствием, «жена, о которой нам ничего не известно». Очевидно, что брак Мортимера неудачен: «близкие соседи стараются почаще встречаться друг с другом», но он ходит по гостям один, без жены, в Лондоне он опять один, жена на болотах. Да и то, что Мортимер забывает свою трость, «подарок от друзей ко дню свадьбы», в свете бессмертного учения Фрейда говорит о многом.

Жене муж тоже безразличен: «одет он был… с некоторой неряшливостью: сильно поношенный пиджак, обтрёпанные брюки», – за гардеробом Мортимера она явно не следит.

Мортимер обладает счастливой способностью уметь нравиться, он по душе Холмсу и Ватсону, коллегам и сэру Чарльзу. Несмотря на большую разницу в возрасте и общественном положении, он быстро становится столь близким другом старого баронета, что тот назначает его своим душеприказчиком, завещает тысячу фунтов – сумму по тем временам изрядную.

Но гораздо перспективнее представляется разработка сэра Генри. Стать для него ближайшим другом – вот задача, поставленная Мортимером. Друзья познаются в беде – значит, нужна беда. На болотах разыгрывается трагедия, а Мортимер – автор сценария, актёр и режиссер одновременно. Козлом отпущения он избрал Стэплтона.

Холмс сразу распознает в Стэплтоне Баскервиля. Мортимер, антрополог («это мой конек: надбровные дуги, лицевой угол, строение челюсти»), ещё при первом визите подсказавший Холмсу, что младший брат сэра Чарльза Роджер «как две капли воды похож на фамильный портрет Хьюго», должен увидеть это задолго до Холмса. Несомненно и то, что он, пять лет изучавший стоянки первобытных людей, знает Гримпенскую трясину куда лучше новичка Стэплтона. Вероятно, Мортимер показал путь к островку (на котором есть неолитическое поселение!) Бэрил, а уж она показала его Стэплтону: «мы ставили вехи вместе». Есть неопровержимое доказательство того, что Мортимер знал о логове Собаки. Это останки пропавшего пса Мортимера. Как сумел спаниель пробраться в сердце трясины? И, главное, зачем? Зов пола можно исключить – Собака наверняка была стерилизована, иначе все овчарки («на болотах много овчарок») бродили бы за ней толпами, какое уж тут чудовище, смех… Спаниель сопровождал хозяина, но цепная собака к вторжению на свою территорию отнеслась крайне болезненно…

Никто не поинтересовался, где был Мортимер в ночь смерти сэра Чарльза и в ночь смерти Стэплтона. Такова сила обаяния доктора Мортимера.

В финале книги Мортимер – любимый друг сэра Генри. Вместе с ним он отправляется в кругосветное путешествие, в те времена весьма и весьма длительное, бросив и больных «приходов Гримпен, Торсли и Хай-Бэрроу», и свою невидимую жену. Я не могу настаивать на том, что он склонит сэра Генри к гм… нетрадиционным отношениям, но именно это объясняет многое, включая неудачный брак Мортимера.

Интересно, кому откажет сэр Генри свое состояние?

Конец дела Баскервилей

Утверждают, что книги для писателя – дети, всех он одинаково любит, каждая ему дорога по-своему. Не дети, но духи! Писатель – ученик чародея, причем зачастую даже не ведающий о своем ученичестве. Мнит, будто он мастер, демиург, повелитель мух и вселенных, что все пойманное в чернильнице целиком и полностью принадлежит ему одному. «Захочу – помилую, а захочу – растопчу!» – так, кажется, говаривал купчина у Островского.

Но это верно в отношении духов самого низшего порядка, не духов скорее, а зомби, мертвых телесных оболочек, которыми действительно хоть тын подпирай. «Взвейся да развейся!»

Но если некая искра, уж не знаю, голубая, красная, коснётся пера писателя в момент творения – всё! Теперь неведомо, кто – чей. Как ни пытайся загнать вызванного духа в чернильницу, пустое. День ото дня дух матереет, обрастает плотью, того и глядишь, засунет в чернильницу самого автора.

– Писателев таперича нет! – горько рыдал мой коллега, когда ни друзья, ни приятели, ни даже враги не захотели признать в нем творца некоего опуса в чёрной обложке. Фамилия не твоя, личность не твоя, а девичья, очень симпатичная, и вообще, она за границею на ярмарке была, а ты дальше Борисоглебска никуда и не выезжал.

– П-проект, – рыдал коллега, – коллективный труд.

– Тогда утри сопли и пиши что-нибудь своё. Нетленное.

– Не могу. Он не пускает.

– Ратник… – и коллега пошел дописывать двадцать восьмую главу серийного детектива «Ратник во тьме».

Бороться с недотыкомкою сложно. Можно взять и сжечь рукопись, а чернильницу – о стену вдребезги! Можно просто поселиться в особняке на берегу тихой великой реки и всю оставшуюся жизнь тайком (но чтобы все знали!) писать великий роман о великом человеке (Кому Нужно, поймут!), можно заколоть героя на глазах почтенной публики, но куда надёжнее разделаться с ним по-свойски, по-писательски. Пусть знает, кто в чернильнице хозяин.

Артур Конан Дойль так и поступил – причем с присущим англичанину тактом и юмором. Он публично высмеял своего демона – но увидели это лишь посвящённые зелаторы (может, и вовсе один).

Действительно, быть известным лишь благодаря Шерлоку Холмсу довольно унизительно. Простенькие рассказы, поначалу воспринимавшиеся как подспорье, «джентльмен в поисках гинеи», взяли автора в полон. Мистер Холмс постепенно вытеснял Артура Конан Дойля, и со временем победа доктора Хайда казалась неизбежной.

А что мистер Холмс был скорее Хайдом, нежели Джекилом, кажется мне вполне вероятным. Кто вы, мистер Холмс? Какая причина заставляет вас тосковать в безмятежные дни и расцветать, оживая, при виде трупов и человеческого горя? Почему из всех профессий вы, человек недюжинного ума, имеющий влиятельного брата, выбрали именно ту, которая… Впрочем, остановлюсь, а то размахнусь еще на дюжину страниц.

Важно другое – Конан Дойль стал тяготиться своей тенью. Он, автор множества романов, спирит-эксперт, воспринимался как создатель дешевенького бульварного чтива (дешевенького в переносном смысле: Холмс по-своему был щедр с доктором Конан Дойлем).

Тарас Бульба, человек прямой, сказал: «Я тебя породил, я тебя и убью!»

Пробовали. Не получилось (мне и сейчас Андрий понятней Остапа). Холмс вынырнул со дна Рейхенбахского водопада ещё более могучий, чем до падения. Договор подписан не кровью – чернилами!

Нет, дуэль с тенью должна быть иной, публичной, а выбор оружия – не духовое ружьё, а интеллект и юмор.

И она случилась!

«Собака Баскервилей» и есть знаменитая дуэль писателя с тенью. Конан Дойль «идет на вы», предупреждая Холмса словами д-ра Мортимера: «Слепок с вашего черепа, сэр, мог бы служить украшением любого антропологического музея до тех пор, пока не удастся получить самый оригинал». Мортимер явно начинает охоту на Холмса! Все перипетии честно разыгрываются перед глазами читателя. И Холмс бессилен! В своем расследовании я не ответил на ряд вопросов: кто следил за Холмсом в Лондоне? кто украл ботинок сэра Генри? кого ждал Селден, кружа у Баскервиль-холла? – но зачем лишать читателя удовольствия собственного расследования…

В отчаянии Холмс вешает на несчастного Стэплтона всех собак в округе, облыжно обвиняет во всех нераскрытых кражах и грабежах («он уже давно был опасным преступником»), не приводя, разумеется, ни единого доказательства.

Да он и сам знает о шаткости собственных позиций: «Все это одни догадки и предположения. Нас поднимут на смех в суде, если мы явимся туда с такой фантастической историей и подкрепим её такими уликами».

Холмс пляшет под дудочку Мортимера (который, безусловно ехидствуя в душе, сообщает Холмсу о привезенных из Южной Америки сэром Чарльзом научных материалах, на основании которых они долго спорили с баронетом о сравнительной анатомии бушменов и готтентотов), преследуя невинного Стэплтона. Увы, итог дела – ноль. В суд представить Холмсу нечего, разве труп убитой собаки. Но публика кричит «ура!» великому Холмсу. Пусть её. Зато Конан Дойль свободен! Он показал истинную цену своему герою, и теперь Холмс будет прыгать через барьер столько раз, сколько ему прикажет Хозяин.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Титульный лист книжки Абрахама Флеминга.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Церковь Святой Троицы в Блайсбурге, где на дубовой двери сохранились отметины когтей чудовища.

Черная собака присутствует в городском гербе Банги, под ней изображен зигзаг молнии.

На старинной гравюре, изображающей внутренность церкви в XVII веке, показаны прихожане с их собаками.

Как известно всем почитателям частного детектива Шерлока Холмса, богатый землевладелец сэр Чарльз Баскервиль погиб от разрыва сердца, встретив в сумерках на аллее своего поместья громадную черную собаку со светящимися глазами и пастью. Только вмешательство Холмса спасло от той же участи и сэра Генри. Судя по передававшейся из поколения в поколение в семье Баскервилей рукописи 1742 года, это чудовище преследовало членов семьи не менее полутора веков.

Но откуда взялась эта собака? Самый простой ответ - со зловещих Гримпенских торфяных болот, где ее поселил (предварительно намазав фосфором) негодяй Стэплтон, зарившийся на поместье и все богатства семьи. Однако откуда пришла такая идея автору повести, Артуру Конан Дойлю?

По-видимому, писателю попала в руки небольшая книжечка, изданная в Лондоне в 1577 году. Автор - священник, преподобный Абрахам Флеминг. Книжечка носила длинное, как полагалось в те времена, название: "Странное и ужасное Чудо, случившееся совсем недавно в приходе одной церкви в Банги, городке, что не так далеко от города Нориджа, а именно, четвертого августа лета Господня 1577-го, во время сильной бури и проливного дождя, молний и грома, какие редко бывают. С появлением создания ужасной внешности, которого явственно видели люди, собравшиеся там в тот момент. Записано и зарисовано обычным образом согласно писаному документу Абрахамом Флемингом".

Сам Флеминг не видел описанных им событий. Он занимал место школьного учителя, позже стал ректором собора Святого Панкраса в Лондоне. Издал несколько учебных пособий по латинскому языку, переводил античных авторов на английский.

В брошюре он описал, как во время необычно сильной грозы, разразившейся между 9 и 10 часами утра, когда в церкви Святой Марии городка Банги слушали проповедь около 20 человек, под сверкание молний и раскаты грома в храм ворвался страшный черный пес. Он перегрыз горло двум мужчинам и исчез. Через несколько минут гроза ушла, и тот же пес появился в церкви Святой Троицы в Блайсбурге, городке в 11 километрах от Банги. Там он зарезал еще двоих мужчин и одного мальчика и обжег адским пламенем руку одного прихожанина. Дьявольская собака исчезла, оставив следы когтей на дубовой двери храма.

Эти следы, видимые и по сей день, остаются единственным вещественным свидетельством описанных Флемингом событий. "Писаный документ", на который он ссылается в заглавии, по-видимому, церковные книги обоих храмов. Но в них нет ни слова о собаке, сказано только, что необычайно сильные удары молний в страшную грозу убили нескольких прихожан и обожгли других. Так что повествование Флеминга, видимо, опиралось больше на устные свидетельства очевидцев (если только не предположить, что ему хотелось создать бестселлер-ужастик, который читатели раскупали бы намного охотнее).

Историки попытались как-то объяснить рассказ лондонского священника, найти рациональное зерно. И каждый выдвигал свою версию.

На самом деле собака не врывалась в храм, во всяком случае, такой "дьявольский пес". Но было нечто такое, что прихожане, напуганные необычайно сильной грозой, приняли за исчадие ада.

В те времена в Англии собак допускали в церковь вместе с их хозяевами. Имелись даже специальные служители, которые присматривали за собаками и в случае, если те заводили возню или еще как-то отвлекали присутствующих от церковной службы, выгоняли псов за дверь. Об оплате такого рода услуг сохранилась запись несколькими строчками выше отчета о страшной грозе в церкви Святой Марии в Банги.

Флеминг пишет, что удары грома, сотрясавшие все здание, и яркие вспышки молний напугали прихожан "до потери разума". Не могли ли они в таком состоянии обычную собаку, приведенную кем-то в церковь, принять за чудовище? Тем более, автор сообщает, что небо грозно потемнело, в церкви тоже стало темно и в этот момент все упали на колени. Собака среднего размера достает до плеч человека, стоящего на коленях, и в этом случае может показаться огромной. А при вспышке молний глаза животного могли светиться, как светятся красным глаза человека на фотографиях, снятых со вспышкой.

Кстати, о вспышке. Как известно, после яркой вспышки в глазах плавают черные круги. Не их ли приняли испуганные, мистически настроенные верующие за чудовище?

Ужас прихожан могло усилить еще одно обстоятельство. В Средние века нередко случались отравления хлебом, зараженным спорыньей. Алкалоид эрготамин, содержащийся в этом грибке, поражающем хлебные злаки и, попадающий в выпеченный из них хлеб, по свойствам похож на известный галлюциноген ный препарат ЛСД. Под действием эрготамина может много чего привидеться.

К тому же в Англии, особенно в восточных ее графствах, распространены фольклорные рассказы о встречах с черной собакой, предвещающей несчастье: "Огромная, черная как смоль. Такой собаки никто еще из нас, смертных, не видывал. Из ее отверстой пасти вырывалось пламя, глаза метали искры, по морде и загривку переливался мерцающий огонь..." Обычно ее встречали одинокие путники ночью, в безлюдной сельской местности. По рассказам путников, в собаке сначала не проявлялось ничего, что свидетельствовало бы о ее сверхъестественной природе, и, только когда она исчезала (в некоторых описаниях - когда путник хотел погладить ее), становилось ясно, что это гость из потустороннего мира. Пес проваливался сквозь землю или исчезал со вспышкой.

Mr. Sherlock Holmes, who was usually very late in the mornings, save upon those not infrequent occasions when he was up all night, was seated at the breakfast table. I stood upon the hearth-rug and picked up the stick which our visitor had left behind him the night before. It was a fine, thick piece of wood, bulbous-headed, of the sort which is known as a "Penang lawyer." (ACD) (Шерлок Холмс, обычно встававший очень поздно - кроме тех нередких случаев, когда он бодрстовал всю ночь - сидел за завтраком. Я стоял перед камином и держал в руках трость, забытую вчера вечером нашим посетителем. Это была хорошая, толстая деревянная трость с набалдашником, известная под именем "Penang lawyer".)

Из примечаний В. В. Робсона следует, что в книге "Собака Баскервилей" идет речь о "трости из ствола карликовой пальмы (Lucuala acutifidans), растущей на острове Пинанг в Малайзии. Могла быть использована в качестве оружия" (Arthur Conan Doyle. The Hound of the Baskervilles: Another Adventure of Sherlock Holmes /Edited with an Introduction and Notes by W. W. Robson. - Oxford University Press, 2008).
В 1900-е годы переводчики "Собаки Баскервилей" не стали уделять внимание названию трости и просто выбрасывали это место в тексте перевода:

"Мистер Шерлок Хольмс, встававший обыкновенно очень поздно, кроме тех довольно частых случаев, когда ему не приходилось спать всю ночь, сидел за столом и завтракал. Я стоял перед камином и рассматривал трость, оставленную нашим вчерашним ночным посетителем. Это была красивая крепкая деревянная трость с тяжелым набалдашником. ("Бэскервильская собака", А. Т., 1902)".

"Мистер Шерлок Холмс, имевший обыкновение вставать очень поздно, за исключением тех нередких случаев, когда вовсе не ложился спать, сидел за завтраком. Я стоял на коврике перед камином и держал в руках трость, которую наш поcетитель забыл накануне вечером. Это была красивая, толстая палка с круглым набалдашником ("Собака Баскервилей", Е. Ломиковская, 1902)"

"Мистер Шерлок Холмс, обыкновенно встававший весьма поздно, помимо тех частных случаев, когда приходилось без сна проводить всю ночь, сидел уже у окна за завтраком. Я стоял около камина и рассматривал трость, оставленную нашим посетителем вчера вечером. Это была изящная, толстая палка с круглым набалдашником ("Легенда о собаке Баскервиллей", Н. Мазуренко, 1903)".

Переводчик Н. Волжина отнеслась внимательно к данному прецедентному феномену. Рассмотрим же эту трость глазами Н. Волжиной.

"Мистер Шерлок Холмс, встававший, как правило, поздно, если не считать тех нередких случаев, когда ему вовсе не приходилось ложиться, сидел за завтраком. Я стоял на коврике у камина и вертел в руках палку, забытую нашим вчерашним посетителем, хорошую толстую палку с набалдашником - из тех, что именуются «веским доказательством». ("Собака Баскервилей", Н. Волжина, 1948)".

Смысловая сторона того, что может быть использовано в качестве оружия, есть "весомый довод, убедительный аргумент", где "весомый" одновременно означает "тяжелый" (в прямом значении) и "убедительный" (в переносном смысле). Выражение «веское доказательство» в данном контексте не подходит по смыслу: доказательством, особенно веским, может быть улика (например, уместно было бы назвать "веским доказательством" трость "Penang lawyer" в том случае, если бы доктор Ватсон нашел эту трость на месте преступления и при этом сама трость что-либо действительно доказывала своим присутствем в данном месте и в данное время). "Довод: Соображение, какое-либо положение, приводимое в качестве доказательства чего-либо. Доказательство: Неопровержимый довод или факт, подтверждающий истинность чего-либо; подтверждение чего-либо. (Словарь русского языка в 4-х томах. Т. 1. /Под ред. А. П. Евгеньевой. - М., 1957.)". Также следует отметить, что к доводу, равно как и к доказательству, возможно применить общее определение "неоспоримый/неоспоримое".

Короче говоря, у переводчика Волжиной выходит так, что трость из Пинанга, которая "могла быть использована в качестве оружия" (определение В. В. Робсона), и которую забыл неизвестный посетитель квартиры на Бейкер-стрит, "который много ходит пешком", - эта трость является "фактом, подтверждающим истинность чего-либо".

Возможно, такой эквивалент выражению "Penang lawyer" был бы уместен в переводе рассказа Конан Дойла "The Adventure of Silver Blaze": "On being arrested he volunteered the statement that he had come down to Dartmoor in the hope of getting some information about the King"s Pyland horses, and also about Desborough, the second favourite, which was in charge of Silas Brown at the Mapleton stables. He did not attempt to deny that he had acted as described upon the evening before, but declared that he had no sinister designs and had simply wished to obtain first-hand information. When confronted with his cravat he turned very pale and was utterly unable to account for its presence in the hand of the murdered man. His wet clothing showed that he had been out in the storm of the night before, and his stick, which was a penanglawyer weighted with lead, was just such a weapon as might, by repeated blows, have inflicted the terrible injuries to which the trainer had succumbed." ("Когда его арестовали, он показал, что приехал в Дартмур, надеясь получить некоторые сведения о Кингс-Пайлэндской конюшне, а также о Десборо, втором фаворите, находящемся на попечении Сайлэса Броуна, в Кэплтонских конюшнях. Он не отрицал своего образа действий в предыдущий вечер, но объявил, что не имел никаких преступных замыслов и просто желал получить сведения из первых рук. Когда ему показали галстук, он побледнел и не мог объяснить, каким образом он попал в руки убитого. Его мокрая одежда указывала, что он был под дождем в предыдущую ночь, а палка с тяжелым свинцовым набалдашником могла быть именно тем орудием, от нескольких ударов которого последовала смерть тренера" (Конан-Дойль А. Сильвер Блэз. Перевод А. Туфанова. Опубликовано: А. Конан-Дойль. Воспоминания о Шерлоке Холмсе. – Л.: Красная Газета, 1928).)

В "Большом англо-русском словаре" И. Гальперина выражение "Penang lawyer" переводится как "трость, палка (тж. для наказаний)". Слово "lawyer" с английского языка на русский переводится как "юрист, адвокат". В русском языке слово "адвокат", помимо основного значения, имеет также переносное значение "выступающий в защиту кого-чего-нибудь" (Толковый словарь русского языка под редакцией Д. Н. Ушакова. Т. I., М., 1939). То есть, возможен перевод выражения "Penang lawyer" как "защитник Пинага по праву". Также в качестве переводческого эквивалента может выступать авторский неологизм "Закон Пинанга".

Вот возможный перевод данного отрывка:

"Шерлок Холмс, обычно встававший очень поздно - кроме тех нередких случаев, когда он бодрстовал всю ночь - сидел за завтраком. Я стоял перед камином и держал в руках трость, забытую вчера вечером нашим посетителем. Это была хорошая, толстая деревянная трость с набалдашником, известная под именем "Закон Пинанга".

Читателю становится ясно, что за выражением "закон Пинанга" скрывается объект, представляющий собой тяжелую палку для опоры при ходьбе и одновременно средство для защиты/наказания. Владелец этой трости, находясь если не в Англии, то на острове Пинанг, откуда родом трость, мог использовать ее в качестве "довода" своего "неоспороимого права". Отсюда смысловое значение фразеологизма "закон Пинанга" - "кто сильнее тот и прав", которое приближает это идиоматическое выражение к известному "закон - тайга" (синонимы "беззаконие, беззаконность, беспредел, волчий закон, закон - тайга, прокурор - медведь, произвол". Словарь синонимов ASIS. В.Н. Тришин. 2013.)

Посох представлял собой прежде всего оружие, которое держали при себе странники, паломники, монахи, лесные отшельники и т. д. A quotation: "Он вышел из городских ворот, унося под мышкой шкуру антилопы, посох с окованной медью рукояткой, держа в руке нищенскую чашу из прочного полированного коричневого морского кокоса, босоногий, одинокий, опустив глаза к земле" (Киплинг Р. Чудо Пуруна Бхагата. Из "Второй Книги Джунглей" (Перевод Е. Чистяковой-Вэр). В викторианскую эпоху трость служила не только мерилом социального положения, состоятельности и власти своего владельца. Трость сопровождала его на прогулках пешком, когда, возможно, никого не было рядом. В этих обстоятельствах она могла служить еще и в качестве "неоспоримого довода" против темных личностей, поджидавших владельца трости в глухом переулке.

Но сказать, по примеру Н. Волжиной, что трость как оружие есть "неоспоримое доказательство" - бессмыслица.

Переводчик Н. Романов пошел путем описательного перевода и, по сути, перевел для читателя цитату из комментария Робсона:

"Мистер Шерлок Холмс привык вставать очень поздно, но делал исключение для тех нередких случаев, когда совсем не ложился спать. Он уже расположился за завтраком. Я стоял на коврике у камина, держа в руке трость, забытую нашим посетителем накануне вечером. Это была представительная толстая палка с округлым набалдашником, сделанная из пальмы ликуалы и популярная в наших восточных колониях ("Собака Баскервилей", Н. Романов, 2011)".

У Н. Романова вышло точно, почти как в комментариях В. Робсона. Но не адекватно оригиналу Конан-Дойла. Вместо художественного образа переводчик Н.Романов преподносит читателю научный факт. Как результат, в этом абзаце "Собака Баскервилей" понесла утрату в индивидуальном стиле Конан-Дойла-автора и речевого стиля Ватсона-рассказчика.

Вот, к примеру, как упоминается "Penang lawyer"в тексте рассказа Герберта Уэллса "The Man Who Could Work Miracles" ("Человек, который мог творить чудеса"). Главный герой этого произведения, мистер Фодерингэй, который открыл в себе дар совершать "чудеса" силой своей воли, приказывает своей трости зацвести. "That seemed to him singularly attractive and harmless. He stuck his walking-stick - a very nice Poona-Penang lawyer - into the turf that edged the footpath, and commanded the dry wood to blossom" (H. G. Wells. "The Man Who Could Work Miracles").

И вот как эта трость выглядит в текстах русских переводчиков Э. Бер, А. Анненской и И. Григорьева:

"Это показалось ему необычайно привлекательным и вполне безобидным. Он воткнул свою трость - изящную вещицу из индийского терновника - в дерн, окаймлявший тротуар, и приказал сухому дереву зацвести (Г. Уэллс. "Человек, который мог творить чудеса". Перевод Э. Бер)".

"Это чудо показалось ему необыкновенно привлекательным и безобидным. Он воткнул свою красивую трость из индийского дерева в дерн возле дорожки и приказал сухому дереву зацвести (Г. Уэллс. "Человек, который мог творить чудеса". Перевод А. Анненской)".

"Затем он припомнил чудо из "Тангейзера", о котором однажды прочитал в концертном зале на обороте программы. Оно показалось ему очень приятным и безопасным. Он воткнул свою трость - превосходную пальмовую трость - в траву у дорожки и приказал этой сухой деревяшке зацвести" (Г. Уэллс. "Чудотворец". Перевод И. Григорьева).

Здесь название "Penang lawyer" переведено вполне адекватно. Действительно, в контексте рассказа "Человек, который мог творить чудеса" при описании трости "Penang lawyer" важно указать именно материал, из которого сделана эта трость. Семантические аспекты, связующие название трости с терминами юридической науки, в этом контексте рассказа Г. Уэллса не столь важны, как у А. Конан Дойла.

Многие любители классической литературы и хорошего кино наверняка не раз задумывались о том, какой была порода собаки Баскервилей. Наверняка у легендарного чудовища был реальный прототип. Автор бессмертных произведений о великом сыщике подразумевал не совсем то, что сегодня представляет большинство русскоязычных читателей и зрителей. Попробуем разобраться в вопросе, проанализировав некоторые факты.

Книжная собака Баскервилей

Кем была собака Баскервилей? Порода собаки по книге точно не указана ни разу, однако Артур Конан Дойл оставил нам некоторые подсказки. Принято считать, что, описывая страшилище, нагоняющее ужас на окрестности, он имел в виду не то мастифа, не то ищейку (хаунда). Но если внимательно вчитаться в текст, становится ясно, что автор, вероятнее всего, говорил о метисе-полукровке, в котором присутствуют черты обеих пород. Таким образом, мы понимаем, что знаменитый зверь - это наполовину мастиф, наполовину бладхаунд. Собака при этом описана очень крупной (больше, чем представители пород), что теоретически вполне могло иметь место.

Неточности перевода

Откуда же взялись разногласия и почему у многих поклонников творчества Артура Конан Дойла возникают вопросы о том, какой была порода собаки Баскервилей? Не будем забывать о языковом барьере. В оригинальном произведении можно встретить слово hound , которое на русский переводится как «гончая» или «ищейка». Но в английском его значение намного шире. Во-первых, это слово нередко входит в названия различных пород (бассет-хаунд, бладхауд), а во-вторых, в широком смысле оно синонимично слову «собака».

Переводчики не упомянули о гончих и легавых, а выбрали именно этот вариант перевода. Вот так мы и получили еще со времен первого русскоязычного издания не конкретную породу, а название «собака Баскервилей» - такое ёмкое и абстрактное одновременно.

Бладхаунд и мастиф

Свет на тайну помогают пролить и профессиональные заводчики собак. Метис, родителями которого являются мастиф и бладхаунд, - собака довольно редкая.

Однако некоторые классификаторы даже выделяют ее в отдельную породу, именуемую кубинским (бразильским) хаундом или собакой Стэплтона. За этим зверем закрепилась откровенно кровавая слова, и дело не только в триплете «блад» (от англ. «кровь»). Этих крупных псов когда-то воспитывали агрессивными и жестокими, чтобы использовать в военных целях, а также для подавления восстаний, поимки беглых рабов и каторжан. Судя по немногочисленным описанным в источниках случаям, уйти от страшной погони удалось совсем немногим.

В наше время необходимость в настолько грозном псе отпала. Намеренная вязка мастифов с бладхаундами носит разовый характер. Но реальное существование гибридов лишь подтверждает версию о том, что порода собаки Баскервилей - вовсе не мастиф и не бладхаунд. Автор имел в виду именно помесь.

Здесь стоит упомянуть и о том, что в те времена, в которые разворачиваются события книги, бладхаунды были давно описаны в классификаторах, а мастиф считался совсем новой и модной породой. Возможно, автор хотел обыграть еще и этот контраст.

Курьезы на съемках легендарной киноленты

Когда перед советскими киношниками встал вопрос о том, какой будет порода собаки Баскервилей, им пришлось столкнуться со множеством трудностей.

Черный пёс, обклеенный светоотражательной пленкой и отснятый на фоне черного бархата, на пленке выглядел как смешной худенький скелетик. Ни о какой обмазке фосфором и речи не было (ни одно животное просто не позволит с собой такого сделать). Рассматривалась даже идея снять в главной роли теленка! А кто-то предложил… пекинеса, изуродованного шрамами в драках.

В результате съемочная группа остановилась на пошиве маски и жилетки для пса-артиста. А сыграл собаку Баскервилей вовсе не мастиф и не бладхаунд, ну и уж точно не их метис. В роли сняли английского дога - крупного пса с устрашающим видом, но при этом миролюбивого и умного.

Съемочная группа вспоминает о множестве курьезов. Хитрый пёс не бежал на свет (а он был необходим для светоотражателей), обходил препятствия, стоял на лапах тогда, когда нужно было падать. А однажды дог прямо вместе с коробкой слопал именинный торт Соломина. Но артисты очень тепло отзываются об этой собаке, которая на съемках успела полюбиться всей группе.

Сегодня мы знаем, какая порода собаки в фильме «Собака Баскервилей» (СССР, 1981 г.). Но это породило еще одно заблуждение, ведь многие считают, что и по книге она была догом. В других кинолентах в главной роли снимали разных крупных псов, иногда даже лохматых, а не гладкошерстных.

Впрочем, поклонники истории о Шерлоке Холмсе привыкли воспринимать монстра именно как собаку Баскервилей, а отсутствие точной идентификации не мешает нам восхищаться удивительным чудовищем каждый раз, как только оно появляется в кадре или на книжной странице.