«Восточная война 1853-1856 гг.: Униформа французской армии В отличие от русского (исключая Отдельный Кавказский корпус) и британского...»

-- [ Страница 1 ] --

Восточная война 1853-1856 гг.:

Униформа французской армии

В отличие от русского (исключая Отдельный Кавказский корпус) и британского

военного мундира, обмундирование французской армии среди всех участниц Крымской

войны, пожалуй, наиболее было приспособлено к военным действиям, в чем, несомненно,

следует рассматривать плодотворное влияние традиций многолетних кампаний в Алжире.

Кроме того, французы (вероятно, своевременно припомнив морозы войны 1812 года) неплохо подготовились к кампании, не только организовав адекватную обстановке медицинскую службу, но и снабдив свои войска палатками и зимним обмундированием.

Э. Нолан замечал: “Французы вовремя приготовились к зиме. Прибыли шинели с капюшонами [т. н. “крымские шинели”], которые восхитили солдат; и эти эксцентричные сыны Марса, зуавы, выглядят еще более эксцентричными в этом новом облачении. Также были распределены из французских запасов обмундирования овчинные куртки по-татарски [полушубки], ставшие источником комфорта для носителей и развлечения для наблюдателей”. К тому же, французы (“с прирожденной изобретательностью французского солдата”) не стеснялись улучшать и пополнять свой гардероб, раздевая собственных, союзных и неприятельских покойников. Особенно ценились одеяла и русские шинели, полушубки и, конечно, сапоги. Тем не менее, Крымская зима французам запомнилась надолго, и многие сравнивали ее (вряд ли заслуженно, впрочем) “с отступлением из Москвы”. “Однако…, в сорок лет не пропал грозный урок – все помнили о нашей сердитой зиме”.

Сами французы, кстати, довольно скептически оценивали состояние своей службы снабжения. Через несколько лет Наполеон III констатировал: “Во Франции никогда не готовы воевать”. (Император оказался пророком – правда, он мог утешиться тем, что его страна не была исключением.) Это говорит о том, что внешний вид солдата в походе характеризовался отсутствием того, что ему теоретически должны были выдать при отбытии на театр военных действия. Так, в мае 1854 г. маршал Сент-Арно, фактически подтверждая и развивая (еще не высказанную) мысль своего монарха, писал: “Не воюют без хлеба, без башмаков, без кастрюль и без фляг; мне оставили 40 кастрюль и примерно 250 фляг”.

Генералитет 1 Маршал А.-Ж. Леруа де Сент-Арно по приобретенному в Алжире обычаю носил “феси” – обычное кепи, но без козырька. (Некоторые образцы, впрочем, походили на британскую фуражную шапку “Килмарнок”.) Тулья и донце из красного бархата, околыш

– из бархата темно-синего. Чин легко распознается по девяти горизонтальным золотым шнуркам, кругом верхней части околыша, и по пяти вертикальным, на тулье – на два больше, чем у дивизионного генерала. На донце размещен венгерский узел из трех шнуров. Пелисье (фотография 7 июня 1855 г.), новый командующий Восточной армией, носил “феси” дивизионного генерала, с семью галунами.

На дивизионном (с июня 1855 г.) генерале Ж.-Э. де ла Моттеруже при штурме Малахова кургана были кепи бригадного генерала (один ряд шитья, шириной 25 мм) с подбородным ремнем и вседневный полукафтан образца 1847 г. без шитья. Полукафтан Регламентированная генеральская униформа практически не отличалась от описанной ранее на 1870 год. Только мундир в период Крымской войны еще шили из темно-синего, а не черного сукна, а воротник (средняя высота 60 мм) на нем был с вырезом на 70 мм спереди. Шитье маршалов на кепи и мундирном воротнике шло в три ряда, шириной 17, 10 и 8 мм. Высота шляпы тогда составляла 140 мм спереди и 205 мм сзади. Используемая на войне сабля образца 1844 г. украшалась на оправе звездочками согласно чину; темляк был шпажный, но с черной шелковой тесьмой.

застегивался на девять больших форменных пуговиц и имел контр-погончики как на мундире. Обшлага были прямые (как здесь) или, реже, мыском. Этот полукафтан служил походной формой маршалам и генералам Второй империи. На форме Моттеружа присутствуют эполеты и неуставная поясная портупея шпаги (крытой золотым галуном с пунцовыми просветами) с S-образной застежкой между двумя медальонами (с выпуклой головой Медузы).

На фотографии Роджера Фентона 2 (№ 207) начальник штаба Боске, генерал Сиссе показан в кепи (кажется со сплошным очень широким галуном по верху околыша), вседневном полукафтане (застегнутым только на одну пуговицу) при аксельбанте и эполетах, однобортном жилете (на пуговичках) и мешковатых панталонах навыпуск с лампасом.

Сам Боске (на снимке № 258) одет в такой же повседневный полукафтан с эполетами (но с тремя пуговицами у обшлагов вместо двух) поверх жилета с черной поясной портупеей (с S-образной застежкой). Кепи генерала – с тремя галунами по тулье, венгерским узлом на донце и генеральским шитьем на околыше. Панталоны, что интересно, мундирного цвета с красной выпушкой. На других фото (№ 81х и 119) Боске отдает приказы своему штабу – на генерале та же форма, что и на предшествующем изображении, а обут он в черные кожаные сапоги до колен со шпорами. Позируя фотографу верхом на Байяре (№ 278), с чепраком и чушками (из леопардового меха), Боске надел парадную шляпу с галуном и опоясался галунной портупеей с длинной прямой шпагой.

Генерал д’Отмар (командир 1-й дивизии 1-го корпуса) весной 1856 г. носил “небольшую бородку. Это собственно было не по форме: форма требовала эспаньолки 3, а не бороды; но в Крыму кто думал о формах? На нем был однобортный сюртук с эполетами, имевшими шитое поле, с тремя большими звездочками, что и означало дивизионного генерала. … Воротник был также шитый”. Начальник штаба при Пелисье, дивизионный генерал де Мартимпре, носил “сюртук с эполетами и аксельбантом, как и у всех, состоящих при штабе”.

“Офицеры, в сюртуках или в [черных] куртках, шитых шнурками. Эти куртки приняты в штабе и составляют род формы. Их носят, впрочем, только молодые офицеры, походя тогда на гусаров”. На куртку могли накидывать синюю “крымскую шинель”. Остальные офицеры Генштаба были “в сюртуке с эполетами и в неизменных красных брюках с черным лампасом, что означало принадлежность к Главному штабу”.

Головным убором штабному корпусу служило кепи с малиновой тульей, темно-синим околышем, фальшивым позолоченным ремешком, венгерским узлом на донце и с галунами по званию.

Императорская Гвардия Указом от 1 мая 1854 г. “Императорская Гвардия восстанавливается”. Из солдат элитных рот, выделенных каждым линейным полком, были сформированы два гренадерских и два вольтижерских полка. Состав их был положен в три батальона по 8 рот (17 февраля следующего года количество батальонов увеличено до четырех). И уже в конце января 1855 г. Гвардейская временная бригада (1-е батальоны всех четырех пехотных полков) высаживалась в Крыму. На март месяц в гвардейском контингенте состояли также 4 роты егерей и 2 батальона зуавов, а также 2 конных батареи и рота инженеров.

18 мая к ним присоединилась под Севастополем новая бригада, в результате чего была создана Гвардейская дивизия:

Все они относятся к 1855 г.

Напротив, маршал Пелисье был “с небольшими седыми усами и такою же эспаньолкой”, надев для посещения русского лагеря 1 (13) апреля 1856 г. парадную “шляпу, обложенную белым плюмажем”.

1-я бригада: батальон пеших егерей, по три батальона 1-го и 2-го вольтижерских полков.

2-я бригада: полк зуавов, по три батальона от 1-го и 2-го гренадерских полков.

Полк пеших жандармов (2 батальона), 4 (1-я, 2-я, 7-я бис и 8-я бис) пеших и 4 (1, 2, 3 и 4-я) конных (Гвардейского полка конной артиллерии) батареи, инженерная рота, обозная рота.

1-я бригада: зуавский, 1-й и 2-й вольтижерские полки.

2-я бригада: пеший егерский батальон, 1-й и 2-й гренадерские полки.

1-я и 2-я батареи пешей артиллерии. Всего же в Крыму действовали 4 батареи Гвардейского полка пешей артиллерии.

Гвардейская (иногда упоминается под названием 1-й гвардейской) инженерная рота.

В Крыму Гвардия провела почти год – ее первые части оставили столицу в январе 1855 г., и 29 декабря того же года все крымские ветераны вступили в Париж.

Гвардейскую кавалерию Наполеон так и не решился отправить в Крым. Полк Гидов, правда, должен был сопровождать туда Императора (март 1855 г.), но, поскольку визит не состоялся, Гиды остались во Франции. Однако, полк Конных егерей был образован (по указу от 20 декабря 1855 г.) и формировался именно в Крыму. Его составили 4 эскадрона легкой кавалерии Восточной армии и 2 эскадрона упраздненного 4-го полка африканских егерей. (Униформа Егерей практически не отличалась от описанной на 1870 год.) Тогда же в Крыму были созданы три первых батальона каждого из новых полков гвардейской пехоты – 3-го гренадерского и 3-го и 4-го вольтижерских.

За указом о создании Гвардии (1 мая 1854 г.) последовало описание ее униформы, опубликованное 19 июня. Его авторы в основу положили имперские традиции Наполеона I, отдав предпочтение мундиру-фраку и плечевым перевязям перед полукафтаном и поясным ремнем, введенным в армии девятью годами ранее. Интересно, что подобное стремление к архаике и склонность сохранить традиции сыграли с французами злую шутку в Крыму. Дело в том, что когда пехота гвардии была впервые введена в бой под Севастополем и, потерпев неудачу, отступала к своим позициям, французский резерв открыл по гвардейцам огонь, приняв “их по белым перевязям за русских мушкатеров”.

Более того, “говорят, наши, подойдя довольно близко к гвардейцам и заметив белые перевязи, которых до сих пор не видали у Французов, закричали им: «Кто вы, наши что ли? говорите, а то будем стрелять!» Оттуда отвечали по-русски не совсем чисто:

наши, наши! – и тогда уже Подольцы пошли на штыки”. “Русский инвалид” за 18 июня 1855 г. (№ 133) перепечатал сообщение газеты “L"etoile Belge” о том, что многие французские гвардейцы, благодаря своим белым ремням, резко выдающимся на фоне темных шинелей и черных ремней прочей пехоты, стали легкой мишенью для русских стрелков. Поэтому, сочтено было необходимым избавиться от предательских перевязей и изготовлять их отныне из простых ремней или веревок.

Также следует учитывать то, что уже в 1856-1857 гг. униформа гвардейской пехоты претерпела определенные изменения, что не всегда учитывается авторами при описании ее внешнего вида в Крыму. Гренадеры в 1854 г. получили шапку в виде кожаного каркаса, крытого черным медвежьим мехом. Размеры шапки: высота 30 см, ширина 25 см

– меньше, чем ее предшественница в годы Первой империи. Донце алого сукна, с вышитой белой гренадой. На медной бляхе присутствовал выпуклый коронованный орел (на фоне в виде солнечных лучей), восседавший на гренаде с прорезным номером полка в бомбе. Подбородный ремень из 59 переплетенных колец на кожаной основе. В парадной форме к шапке присоединялся белый этишкет, удерживаемый на головном уборе одним крючком справа вверху и другим – слева, у основания. Алый султан (высота 24 см) крепился слева, но в походной форме его снимали, оставляя только шерстяной помпонкокарду.

Вольтижеры довольствовались кивером (высота 170 мм спереди и 200 мм сзади), обшитым темно-синим сукном. Галун кругом верха кивера и двойные шевроны по его бокам были белыми, хотя уже тогда мог применяться желтый цвет, официально закрепленный для галунов кивера в 1857 г. (есть мнение, что уже 1 октября 1854 г.).

Медная бляха походила на армейский вариант – орел в короне, увенчивающий гренаду с номером полка в бомбе. Козырек обшивался медным ободком. В парадной форме полагался белый этишкет, в отличие от аналогичного образца для гренадер, поуже и снабженный не одним, а двумя кутасами, тоже меньших размеров. Чешуйчатый подбородный ремень вне строя полагалось поднимать на кожаную кокарду; на розетках штамповали гренаду в охотничьем рожке. На походном чехле кивера (из черной клеенки с отворачивающимся назатыльником) присутствовала аналогичная эмблема, нанесенная желтой краской. Желтый султан у вольтижеров на первую (от кивера) треть состоял (с 1 октября 1854 г.) из алых перьев, помпон-“сфера” был желтого цвета. В случае отсутствия султана, добавлялся второй помпон, “султанчик”, тоже желтого (в крымский период) оттенка.

Фуражная шапка в Гвардии, вопреки армейскому опыту, была оставлена прежнего типа – со шлыком. Колпак этот был полностью темно-синего цвета, с выпушками тульи и галунами околыша алыми/желтыми. Спереди свисала кисть того же отличительно цвета.

На околыше гренада или гренада в рожке. Шапка в Гвардии служила только нестроевым рабочим головным убором, в Крыму гренадеры носили меховые шапки с бляхами, а вольтижеры – кивера в чехле. Любопытно, что фуражную шапку пехотинцы Гвардии засовывали под шинель, так что кисть ее выглядывала наружу при расстегнутом воротнике.

У офицеров на головных уборах белая нить этишкетов и гренад заменялась золотой, а галуны и эмблемы на фуражной шапке были золотыми. Помпон вседневной формы вольтижерских офицеров не отличался от положенного нижним чинам образца, но в штабе “султанчик” был белым. На киверном чехле гренада в рожке была позолоченной.

Темно-синий мундир фрачного покроя включал белый (темно-синий в повседневной форме) лацкан (2х8 пуговиц), закрывавший семь черных костяных пуговиц, на которые застегивался борт. Воротник темно-синий (гренадеры) или желтый (вольтижеры).

Эполеты и контр-погончики алые для всех полков, но вольтижеров выделяли желтые полуокружия.

(Для унтер-офицеров всех полков полуокружия эполет были золотыми.) Обшлага темно-синие с желтой выпушкой, мыском (вольтижеры), или алые, прямые, с белыми трехмысковыми клапанами на трех пуговицах каждый (гренадеры). Полы (более длинные, чем на мундирах артиллерии и кавалерии) с отворотами алого/желтого цвета с белой/темно-синей гренадой. Пуговицы всем полкам полагались медные, с коронованным орлом и легендой: “Garde impriale”. У офицеров эмблемы на отворотах фалд и контрпогончики золотые, а сам мундир пошит из тонкого сукна.

Походной одеждой Гвардии в Крыму служила шинель. Внешний вид ее весьма отличался от принятого в армейской пехоте образца – и цветом (темно-синий вместо сероголубого), и покроем. Расстояние между двумя рядами мундирных пуговиц (по семь в каждом) составляло 170 мм вверху, 130 на уровне 4-й пары и 50 мм в низу. Далее, шинель эта кроилась “в талию” – такие в армии носили одни лишь унтер-офицеры.

Соответственно, сзади на талии привычные хлястики и карманные клапаны с двумя петельками уступили место двум трехмысковым карманным клапанам с пуговицами.

Воротник шинели (с вырезом) и прямые обшлага (с разрезом) всегда были цвета самой шинели, хотя формально вольтижеры должны были носить желтые воротник и выпушку на обшлагах. На уровне бедра в шинели с каждой стороны было прорезано по горизонтальному карману, прикрытых клапанами – в левый продевали ножны сабли для тех чинов, которые были вооружены ею. На рукавах шинели были видны галуны званий из алой/желтой шерсти либо золотые “с зубчиками” (унтер-офицерские). Контр-погончики идентичны нашитым на мундир. Унтер-офицеры и офицеры носили золотые контрпогончики, кому положено – с красным просветом.

Сохранились кепи и “крымская шинель” полковника (бригадного генерала с 11 августа) Л.-Р. де Мароля из 2-го полка вольтижеров, убитого 8 сентября 1855 г. при штурме Малахова кургана. Шинель, бывшая на нем в день гибели, пошита из коричневого сукна, отделана двумя рядами по пять пуговиц офицера гвардейской пехоты, а по верху прямых обшлагов идут пять галунов из плоской тесьмы. (Напротив, ничего не известно о ношении такой шинели рядовыми гвардейцами.) Кепи неуставное, тоже “крымское”, из тонкого темно-синего сукна с позолоченной тесьмой (в качестве знаков различия) и фальшивым ремешком. Точно такое же кепи использовали в Крыму офицеры гвардейской артиллерии.

Куртка в Гвардии, как и шинель, не была снабжена клапаном для поддержания поясного ремня – по причине отсутствия такового. В остальном она походила на армейский образец, с погонами и трехмысковыми клапанами на воротнике алого/желтого цвета. Обшлага во всех полках прямые. Панталоны, вопреки распространенному мнению, в Крыму были темно-синие с алой/желтой выпушкой, без карманов. Красные панталоны с темно-синим кантом были введены только в июле 1856 г., после возвращения Гвардии во Францию, хотя в 3-м гренадерском полку (образован 20 ноября 1855 г.) немало солдат уже носило красные брюки до поступления в полк. Кстати, сами гвардейцы выражали недовольство синими панталонами, считая, что они придают им излишне мрачный вид и вообще Гвардия в итоге “бледно выглядит перед линейными полками”. Поэтому цвет брюк и был изменен на красный. Однако, повторяю, это случилось уже после прибытия Гвардии из Крыма. Гетры и башмаки были общего образца.

Перевязи патронной сумы и сабли (шириной по 70 мм) кроились из белой бычьей кожи, прошитой по краям (отличие Гвардии). Кроме того, к первой перевязи крепилась капсюльная сумочка, а сама сума крепилась к ремню двумя медными пряжками, размещенными под нею. Крышка патронной сумы украшалась медными коронованным орлом (95х90 мм) и четырьмя гренадами/рожками по углам, повернутыми бомбой и отверстиями рожков к орлу. Размеры сумы: общая длина 210 мм, длина коробки 190 мм, ширина сумы 55 мм, высота 110 мм. Сзади к суме пришивался кожаный ремень (выкроенный в виде гренады на конце, длиной 120 мм), крепившийся за пуговицу, тоже кожаную, на перевязи. На суму полагался чехол из белого полотна, где орел и гренады/рожки были выкрашены черным. На другой перевязи гвардеец носил двое ножен

– сабли и штыка. Унтер-офицеры вне строя носили плечевую портупею сабли из ткани с черной лакированной кожаной лопастью. Ружейный ремень в Гвардии также был из белой кожи, прошитой по краям. Длина его равнялась 93 см у гренадер и 90 см у вольтижеров.

Ранец гвардейской пехоты отличался от армейского прототипа только ремнями – белые кожаные, но не прошитые, а также и не раздваивающиеся. Чехол мундира и шинели из полосатого тика сохранял всегда синие торцы с гренадой (высота 60 мм) или рожком алого/желтого цвета. На флягу (на белом ремне) с одним отверстием наносился по трафарету личный номер солдата и белые/желтые эмблемы (гренада или гренада в рожке).

Оружие: гренадерский или вольтижерский нарезной мушкет гвардейского образца 1854 г. (калибр 17,8 мм, длина соответственно 1,475 м и 1,421 м), сабля пеших войск образца 1831 г. и штык образца 1847 г. Саперы: жандармский нарезной мушкетон гвардейского образца 1854 г., топор, сабля и штык. Барабанщики: сабля; их капрал вне строя (и, видимо, в походе) носил саблю образца 1854 г. для гвардейских унтер-офицеров (как офицерская пехотная сабля 1821 г., но без позолоты и темляка). Такой же саблей были вооружены аджюданы (с повседневным офицерским) темляком, музыканты и тамбурмажор (только в служебной или походной форме, в остальных случаях – сабля 1822 г. с позолотой оправы). Младшие офицеры: сабля пехотных офицеров образца 1845 г.

(ножны, однако, черные кожаные, без колец, в устье ножен крючок для перевязи); темляк золотой или черный шелковый. Старшие офицеры: сабля старших пехотных офицеров 1845 г. (с такими же особыми ножнами).

Походная форма полковых саперов и музыкантов выглядела следующим образом.

Тамбурмажор: на воротнике шинели двойной золотой галун, а на рукавах нашивки старшего сержанта. Эполеты унтер-офицерские; по погону посредине алая/желтая полоска и с обеих сторон золотая полоска, которая продолжалась на поле эполет; бахрома эполет смешанная из алой шерсти и золотой нити. Черный меховой колпак (высота 250 мм спереди, 300 сзади и ширина 220 мм) общего образца, с трехцветным помпоном. Шлык и султан снимались. Капрал-барабанщик: трехцветный галун на воротнике шинели, на рукавах нашивки капрала. Эполеты тамбурмажора, но бахрома алая. Контр-погончики унтер-офицерские. Колпак особого образца (высота 220 мм спереди и 170 сзади, ширина 20 мм) с трехцветным помпоном-кокардой. Перевязь сабли как у рядовых.

Барабанщик:

на шинели трехцветный галун (воротник), а эполеты с контр-погончиками как у рядовых.

Барабанная перевязь из белой кожи, прошитой по краям, украшенная (выше держателя палочек) гренадой/рожком с гренадой. Передник общеармейский, ремни барабана из прошитой по краям белой кожи. Сам барабан украшен гвардейской символикой – орел и гренады/рожки с гренадой. Музыкант: на воротнике один или несколько золотых галунов в зависимости от статуса. (Всего было три класса для 28 музыкантов полкового оркестра, и второй, например, носил галун шириной 22 мм и под ним галун в 5 мм.) Эполеты тамбурмажора, но без бахромы. Плечевая портупея сабли из ткани с лопастью из лакированной черной кожи. На патронной суме крышка без символики, перевязь черная лакированная. Колпак капрала-барабанщика (гренадеры) или кивер (вольтижеры), с алым помпоном и белым “султанчиком”. Сапер: на рукавах шинели вышивалась эмблема (два скрещенных топора алого/желтого цвета). Капрал-сапер носил капральские нашивки.

Патронная сума и ее перевязь (выше места скрещения перевязей украшенная эмблемой в виде львиной морды) обычного образца. Ранец саперный, с чехлом для топора. Во всех полках саперы носили меховую шапку без бляхи и донца.

Гвардейский зуавский полк был образован 23 декабря 1854 г. (два батальона по 7 рот) из отличившихся армейских зуавов и егерей. Император 14 января 1855 г. принял для полка “синюю куртку с желтыми выпушками, красные штаны, красный тюрбан, синюю феску, гетры как у остальных зуавов”. Но описание униформы появилось только 6 апреля, и говорилось там уже о “белом тюрбане и красной феске”. Этот текст был опубликован 19 апреля, хотя помечен задним числом – 13-м марта. Но нет никакого смысла пересказывать его, поскольку Вансон, изучая внешний вид полка перед отплытием его из Крыма (ноябрь 1855 г.), отметил, что почти все солдаты еще носят униформу армейских зуавов.

Четыре роты Гвардейского егерского батальона (образован 1 мая 1854 г.) отправились в Крым в январе 1855 г., и в мае к ним присоединились остальные четыре.

Регламент от 19 июня 1854 г. установил детали внешнего вида части. Кивер образца гвардейских вольтижеров, обшит темно-синим сукном. Галун кругом верха из желтой шерсти. Шевроны по бокам желтые, шириной 33 мм, с черным просветом посредине.

Кожаная кокарда 58 мм. Козырек черной кожи, снизу зеленый, без обшивки.

Подбородный ремень шириной 20 мм, из черной лакированной кожи. Бляха (120х110 мм) с отштампованным коронованным орлом на бомбе (с охотничьим рожком) и молниях. В парадной форме султан “плакучая ива”, черно-зеленый, с алым верхом. В повседневной форме зеленый сферический помпон, 55 мм. Чехол черный клеенчатый с белой крашеной эмблемой (охотничий рожок в бомбе гренады). Кепи образца 1852 г. темносинее, по всем швам желтые шнурки. Желтый галун (15 мм) на околыше в 3 мм выше выпушки по тому месту, где околыше соединялся с тульей. Гренада (35 мм) вышита желтой шерстью спереди на околыше.

Темно-синий мундир, на 9 больших пуговицах (из белого металла, с выпуклым коронованным орлом, окруженным легендой Garde impriale). Короткие полы длиной всего 150 мм, на фалде со стороны левой руки – прорезь (окантованная желтым) под клапаном для удержания поясного ремня (тоже с желтой выпушкой). Воротник (высота 55 мм) с желтой выпушкой. И на воротнике, и на фальшивых отворотах пол желтые гренады.

По борту, низу мундира, обшлагам (мыском, общая высота 110 мм; две пуговицы на рукаве), вертикальным карманным клапанам, отворотам и, видимо, рукавным швам – желтая выпушка. Контр-погончики из зеленого галуна на синей подкладке, эполеты зеленые с желтыми полуокружиями. Куртка темно-синяя, на 9 малых пуговицах. Обшлага мыском, желтые гренады на воротнике, на плечах нет пуговиц или перехватов для эполет.

Панталоны из темно-серо-железного сукна, “широкие, составляющие с каждого боку семь складок впереди и шесть – сзади. По длине они таковы, чтобы, после пригонки кругом подколенной впадины лентой с костяной пуговицей, они опускались почти до колен”. Два боковых кармана (длина 180 мм) обшивались желтым шнурком. Второй шнурок пришивался параллельно в 20 мм с каждой стороны прорези и заканчивался вверху и внизу венгерским узлом. Объем панталон (или скорее, нешироких шаровар) был одинаков с принятыми позднее, в 1860 году, для пехоты, но уступал просторным “восточным” панталонам зуавов и стрелков. Панталоны для нарядов – из тика, покроя форменных, но длиннее на 80 мм. Краги из рыжеватой бараньей кожи, зуавского образца, на шнуровке (с шестью дырочками для шнурка). С крагами носились холщевые или кожаные гетры общего образца. Пелерина (“воротник с капюшоном”) из голубовато-серожелезного сукна, на 4 малых пуговицах, длиной 80 см спереди, 100 см сзади.

Поясной ремень (ширина 6 см) из черненой кожи. На нем имелись медная бляха (с выпуклой гренадой) и два медных перехвата для ремней ранца. Патронная сума пехотного образца 1854 г. (длина 210 мм, высота 130 мм), на крышке медный коронованный орел (высота 95 мм). Ранец егерского образца, черного опойка. Чехол для куртки и торцы из черной клеенки (длина 370 мм, 110 мм). Оружие: карабин со стержнем образца 1846 и 1853 гг. (ремень из черной кожи, длиной 90 см), штык-тесак образца 1842 г. в лопасти на поясном ремне.

Знаки различия как у армейских егерей: желтые шерстяные или (унтер-офицеры) серебряные с желтыми каемками. Стрелковые инструкторы: галуны сержанта, но обратного металла (золотые). Шевроны за выслугу лет алые/серебряные.

Унтер-офицеры:

полуокружия эполет оплетены серебряной нитью, контр-погончики серебряные галунные с красным просветом. Горнисты: галун с трехцветными ромбиками по воротнику (гренада помещена поверх галуна) и обшлагам мундира (но не куртки). Унтер-офицер-горнист:

галуны звания, а также два серебряных галуна (первый шириной 22 мм; второй 10 мм, на расстоянии 3 мм от первого) на воротнике и обшлагах мундира. Горнисты-музыканты:

серебряный галун на воротнике и обшлагах мундира. Горн с темно-зеленой завесой.

Саперы: на каждом рукаве эмблема (два скрещенных топора под гренадой), вышитая желтой шерстью (с мундиром) или вырезанная из желтого сукна (на куртке).

Аджюданы: офицерский полукафтан. Эполет (на правом плече) и контр-эполет золотые, с красной полоской посредине. Аксельбанты с серебряными участками длиной 60 мм, чередующимися с участками красными, длиной 25 мм. Панталоны офицерские, но только с желтыми выпушками. Офицерский “кабан” с черными венгерскими узлами.

Кивер офицерский, галуны серебряные с красными шелковыми просветами. Султан рядовых, помпон белый шерстяной. Кепи тоже офицерское, без подбородного ремня, галун на околыше серебряный с красным просветом, шнурки на 2/3 серебряные и на 1/3 красные; шнурок над козырьком. Черная портупея при всех формах. Сабля пехотных аджюданов.

Офицерам в июне положено носить мундир рядовых и панталоны офицеров армейских егерей. 25 ноября 1855 г. для них установлены полукафтаны. Однако, учитывая, что тогда батальон еще находился в пути, сомнительно, чтобы хоть кто-то из офицеров успел сшить себе новую форму до прибытия в Париж 29 декабря.

Униформа батальона егерей Гвардии в Крыму: “Егеря все носят бородку. (Они) в куртке без эполет. Унтер-офицеры в полукафтане [т. е. мундире] без эполет. Краги и гетры холщовые. Панталоны холщевые серые для унтер-офицеров и рядовых, одетые поверх суконных. Малая фляга нового образца [прямоугольная, с двумя отверстиями].

Бляха поясного ремня с гренадой. Ранцы черные опойковые. Орел на патронной суме.

Кивера зачехленные, козырек с пехотного кивера, без отделки. На киверах нет ни эмблем, ни номеров [интересное замечание!]. Нет подбородных ремней. Кепи с желтым галуном выше выпушки околыша” (Вансон, 6 ноября 1855 г.).

Пешие жандармы носили шапки гренадер с медной бляхой и алым султаном, темносиний мундир фрачного покроя с алым (темно-синим в повседневной форме) лацканом, оловянными пуговицами и белыми аксельбантом и эполетами в виде трилистника и светло-синие (скорее серо-голубые внешне) панталоны. Воротник темно-синий, с каждой стороны на нем белая гренада. Подбой мундира алый, как и отвороты фалд (с белыми гренадами) и выпушка обшлагов и обшлажных клапанов. Шинели темно-синие, гвардейские. Снаряжение гвардейского гренадерского образца, но ремни (включая мушкетный ремень и ремни ранца) желтые замшевые, с белой галунной обкладкой по краям перевязей. Только жандармам в Гвардии официально полагались кепи (образца 1853 г.) с прямоугольным козырьком, темно-синим околышем и светло-синей тульей. На кепи шнурки (по швам тульи и кругом донца и околыша), гренада и галун были из белой нити, шириной 13 мм. Галун этот пришивался по верхнему краю околыша ниже горизонтального шнурка. Бригадирам и унтер-офицерам кепи полагалось с серебряными галуном и гренадой, центр бомбы был из синей шерсти, шнурки же – из смеси серебра (2/3) с синей шерстью (1/3). Аджюданы носили кепи су-лейтенанта, с золотым горизонтальным галуном. Офицерам были даны кепи с серебряными галуном, гренадой и фальшивым ремешком. Вместо шнурков нашивалась плоская тесьма, а на донце имелся венгерский узел.

Гвардейская артиллерия носила черный колпак из тюленьего меха. Подбородный ремень с латунной чешуей. В походе султан снимали, оставляя только алый помпон.

Доломан был из темно-синего сукна, с алыми шнурами и тесьмой и с тремя (пеший полк) или пятью (конный полк) рядами латунных пуговиц. Воротник (синий) и обшлага (мыском, алого сукна) были обшиты алой шерстяной тесьмой. Однако, в пешем полку первоначально (текст от 5 апреля 1855 г.) носили доломан конной артиллерии, где первые восемь шнуров на груди были положены на лоскут сукна, образующий нечто вроде лацканов. Панталоны в Гвардии были артиллерийские, темно-синие с алыми двойными лампасами и выпушкой, с гетрами/сапогами. Канониры пешей артиллерии носили под доломаном белый поясной ремень, слева несущий лопасть сабли. Через левое плечо они надевали белую перевязь черной патронной сумы. Ранец был пехотного образца. В конной артиллерии надетый под доломан ремень удерживал саблю и ташку, а перевязь – небольшую лядунку.

Гвардейские инженеры отличались от армейских головным убором – черной меховой шапкой без бляхи и красным этишкетом. В остальном их форма соответствовала армейским инженерным частям, с алыми/золотыми гренадами на воротнике мундира и с патронной сумой гвардейских гренадер. Минимальный рост для инженеров Гвардии составил 1,68 м, наравне с полком Гидов, тогда как у гренадер (“народ все молодой и красивый”) и артиллеристов он равнялся 1,76 м.

Линейная и легкая пехота В Крыму действовали следующие части пехоты (полужирным шрифтом выделена новая нумерация бывших легких полков, ставших в октябре 1854 г.

линейными):

1 дивизия (7, 20 и 27 линейные полки). Убыла в Крым в апреле 1854 г.

2 дивизия (50 линейный, 7 легкий и 6 линейный полки). Убыла в Крым в апреле 1854 г.

3 дивизия (20 и 22 легкие полки). Убыла в Крым в апреле 1854 г.

4 дивизия (19, 26, 39 и 74 линейные полки). Убыла в Крым в апреле 1854 г.

5 дивизия (21 и 42 линейные, 5 легкий и 46 линейный полки). Убыла в Крым в июне 1854 г.

6 дивизия (28 и 98 полки). Убыла в Крым в октябре 1854 г.

Дивизия де Саля (18, 79, 14 и 43 полки). Убыла в Крым в декабре 1854 г.

Дивизия Дюлака (57, 85, 10 и 61 полки). Убыла в Крым в декабре 1854 г.

Дивизия Брюне (86, 100, 49 и 91 полки). Убыла в Крым в январе 1855 г.

Дивизия Эрбийона (47, 52, 62 и 73 полки). Убыла в Крым в апреле 1855 г.

Дивизия д’Ореля де Паладина (9, 32, 15 и 96 полки). Убыла в Крым в апреле 1855 г.

Бригада Соля (30, 35 и 94 полки). Убыла в Крым в мае 1855 г.

После падения Севастополя 20, 39, 50 и 97 (бывший 22 легкий) полки были отозваны во Францию и заменены 64, 11 и 31 (а также 35-м – в бригаде Соля) полками. Была образована еще одна, 12-я, дивизия, в составе 69, 81, 33 и 44 полков. Кроме того, гарнизон Константинополя составляла бригада О’Фарелла (1 и 84 полки), а 3, 48, 51 и 2 легкий (77) полки участвовали в Балтийской экспедиции (август 1854 г.).

Линейный полк состоял из трех батальонов (два полевых, один запасной), а по указу от 24 марта 1855 г. из четырех (включая запасной). В батальоне было по 8 рот – 6 фузилерных, гренадерская и вольтижерская (в запасном, т. е. 3-м или 4-м, батальоне элитные роты отсутствовали).

Полк легкой пехоты делился на 3 батальона по 7 рот:

карабинерная, вольтижерская и 5 егерских. В период войны (15 ноября 1854 г., уже после формальной отмены легкой пехоты) была восстановлена 8-я (егерская) рота (3-й батальон). В тактическом отношении различия между линейной и легкой пехотой не существовало, хотя вольтижерское ружье последней на 5 см было короче пехотного мушкета.

Вопреки позднейшим реконструкциям пехоты в полукафтанах (почему-то именуемым в отечественной униформологии “туниками”!), в Крыму пехотинец (за редчайшим исключением) появлялся лишь в шинели и в кепи – пожалуй, самая простая и удобная экипировка среди солдат всех европейских армий тех лет. Кепи с квадратным козырьком в это время официально носило довольно громоздкое название “фуражная шапка с козырьком” и внешне смахивало на уменьшенный кивер. Тулья и донце кепи в пехоте были из красного сукна, а выпушки (из шнурка толщиной 2 мм) по ним, как и околыш, из темно-синего сукна (регламент 30 марта 1852 г.). На околыш пришивался красный (желтый в легкой пехоте) номер полка (высотой 35 мм). Подбородный ремень отсутствовал. Козырек был четырехугольный (ширина посредине 50 мм), но с закругленными углами: “дуга внешнего изгиба сплюснута наружу на протяжении примерно семи сантиметров”. Материалом для козырька служила черная лакированная кожа, срез чернился чернилами. Размеры для шапки положили следующие. Высота 140 мм спереди и 160 мм сзади, диаметр донца – минимум 120 мм. Однако, поскольку донце вбивалось внутрь на 2 см, реальная высота кепи сокращалась до 120 и 140 мм соответственно. (Но в тексте 1852 г., при подтверждении первых размеров, высота сзади указана как 160 мм!) Ширина околыша – 50 мм (в 1850-е гг., вероятно, эти размеры немного уменьшились – регламент 1858 г. зафиксировал ширину 45 мм). Вопреки уставу, мог носиться подбородный ремень.

Интересно, что в русских мемуарах упоминается, как во время перемирия и общения солдат обеих сторон, “наши ухарски заломленные на бекрень круглые шапки (фуражки – Авт.) появлялись на головах французов, в замен кепи, найденных весьма изящными нашими солдатами”. Энгельс, кстати, писал о кепи: “головной убор, наиболее подходящий для солдата из всех, когда-либо придуманных”.

Инструкции Восточному армейскому корпусу от 9 марта 1854 г. умолчали относительно обмундирования войск. Поэтому первые полки, отправленные на войну, убыли в киверах. На смотре в Галлиполи 2 мая 1854 г. два (из трех) пехотных полков 1-й дивизии, 7-й и 27-й линейные, носят кивера. (Третий полк, 20-й линейный, показан на рисунке Вансона в кепи, и в нем же он проделал всю кампанию.) Однако, нельзя сказать, что подобный пример оказался заразительным, и 20 октября уточнение к мартовским инструкциям исключило, наконец, “ночной горшок” из числа предметов походного обмундирования.

Поэтому здесь необходимо привести описание и кивера, хотя и сомнительно, чтобы его вообще носили на территории Крыма. Кивер в виде перевернутого усеченного конуса обшивался темно-синим (“синим королевским”) сукном, галун кругом верха и выпушки по бокам были красные шерстяные (желтые в легкой пехоте). Размеры кивера: высота 20 см сзади и 17 см спереди. Бляха кивера всегда использовалась медная (“каким бы ни был металл пуговиц”), в виде орла (высота 115 мм), смотрящим влево; под когтями орла прорезали номер полка. Помпон – овальный, с латунным номером роты у фузилеров (у егерей легких полков номер роты из белого металла). Помпон пригонялся к верхнему краю кивера, частично затеняя трехцветную кокарду (диаметр 58 мм).

Расцветка помпона:

Центральные роты 1-го батальона: темно-синий помпон.

Центральные роты 2-го батальона и штаб: красный помпон.

Центральные роты 3-го батальона: желтый помпон.

Элитные роты линейных и легких полков: двойной помпон, из “сферы” и “султанчика”. Диаметр шаров, соответственно, 45 мм (нижний) и 60 мм (верхний). Цвет обоих помпонов красный (гренадеры/карабинеры) или желтый (вольтижеры).

Чехол кивера был из черной клеенки. С обеих сторон у него имелись отвороты, поднимающиеся до донца и завязываемые на узел спереди. Спереди наносился полковой номер желтой (белой в легких полках) краской. Однако, на рисунке Вансона, упомянутом выше, такие чехлы не носятся, что, видимо, говорит в пользу той версии, что кивера были вынуты из ранцев только на время смотра.

Только 30 января 1855 г. орел на киверной бляхе получил корону, а черный кожаный подбородный ремень тогда был заменен парой медных ремней с 16 чешуйками (на розетках всегда стояла пятиконечная звезда).

Тамбурмажор в повседневной форме носил черный меховой колпак без шлыка и султана, с двойным помпоном малого штаба – “сфера” синяя, “султанчик” бело-алый. Вне строя этому чину полагалась шляпа. Кстати, стоит заметить, что его трость в походе иногда служила оружием. Как вспоминал Шарль Дюбан из 11-го легкого полка, на Малаховом кургане тамбурмажор “укладывал одного русского солдата каждым ударом своей большой трости с серебряным навершием”.

Шинель традиционно оставалась походной одеждой французского пехотинца. В начале Крымской кампании использовался образец 1844 г. с модификациями 1845 и 1852 гг. Шинель шили из серо-голубого (“голубовато-серо-железного”) сукна, с воротником того же цвета и двумя рядами по шесть пуговиц. Расстояние между рядами, в соответствии с требованиями узаконенной военной моды, составляло 240 мм (первая пара вверху), 205 (3-я пара пуговиц) и 140 мм (пара внизу). С введением нового поясного ремня в 1845 г., на левом (с точки зрения носителя) боку шинели появился клапан с пуговицей, предназначенный для удержания ремня на месте. Изнутри этот клапан подшивался кожей.

Объем шинели регулировался сзади хлястиком на пуговицах. Полы шинели (с небольшим разрезом сзади) следовало заворачивать и подстегивать. Но в походе зачастую поступали совершенно наоборот, а рукава, напротив, закатывали.

Воротник был высотой 60 мм, с большим вырезом спереди, шириной 70 мм. В пехоте на воротник нашивали цветные трехмысковые клапаны – красные в линейных полках и желтые в легкой пехоте. Ширина клапана составляла 50 мм на мысках и 30 мм на выемке.

Обшлага прямые, на одной малой пуговице (и еще одна пуговица присаживалась выше обшлага на рукав).

Пуговицы латунные полувыпуклые, с отштампованным выпуклым полковым номером, окруженным круглым бортиком, заканчивающимся на каждом конце цветком.

Диаметр больших пуговиц составлял 23 мм, а малых – 17 мм. В легких полках пуговицы оловянные, украшенные рожком (внутри его номер полка), окруженным бортиком с виньетками, по краю с ободком.

На плечах шинели контр-погончики для эполет (переставляемых с полукафтана). Эти погончики были зеленого (фузилеры – центральные роты), алого (гренадеры/карабинеры в легких полках) или желтого (вольтижеры) цвета. Впрочем, официально, фузилерам (егерям в легкой пехоте) полагались погоны из шинельного сукна, с трехмысковыми концами (у проймы), и 100-й линейный полк еще в 1861 г. действительно использовал такие погоны. С другой стороны, 20-й и 27-й линейные полки, показанные на рисунке Вансона (2 мая 1854 г.) в шинелях, носят именно бахромчатые эполеты.

Текст 1845 г. упразднил унтер-офицерскую шинель “в талию” – более пригнанного по фигуре покроя, без хлястиков на спине. Расположение пуговиц подчеркивало “осиную талию”: расстояние между 1-й, 3-й и 6-й парами пуговиц составляло 280, 240 и 100 мм соответственно. Однако, невзирая на приказ, такую шинель унтера все еще носили в Крымскую кампанию – в 20-м линейном полку и по меньшей мере в одном легком полку.

В Крыму зимнее обмундирование было выдано на исходе 1854 г., включая знаменитые “Крымские шинели”, Crimennes. “В армии введены превосходные суконные пальто с капюшонами; их носят в рукава с форменными пуговицами; офицерам даны такие же пальто, называемые здесь «Crime», и велено носить на них эполеты”, комментируют с русской стороны траншей.

Изготовление этих шинелей началось в полковых швальнях по решению от 23 августа. Капитан Кюлле из 20-го легкого полка подтверждает, что “каждый офицер или солдат получил шинель с капюшоном, почти все – полушубок и большие гетры [валенки?] из овчины”, а также красную феску без кисти и башмаки-сабо.

Относительно последних стоит привести заметку русского офицера. Он обнаружил 28 сентября 1854 г. “свежие следы неприятеля: … растрепанные русские ранцы, при которых не оказалось ни одних запасных сапог, вместо же их валялись сабо, брошенные, вероятно, вследствие неприменимости этой обуви к крымской осенней грязи, для которой сапоги русского солдата были гораздо пригоднее”. Алабин, опрашивая пленного француза 2 марта 1855 г., на вопрос “Что же вы не носите их [сабо]?” получил следующий ответ: “Мои поизносились, так мы с товарищами пожертвовали свои сабо и сделали из них порядочный костер”.

Появление “крымских шинелей” (в русских источниках именуемых “пальто” или “плащами”) не было санкционировано ни одним регламентом, но фактически признано военным министром, распорядившимся о закупке 60 тысяч экземпляров. От уставного образца они отличались наличием пелерины или капюшона (“воротника”), либо обоих сразу. Спереди в полах шинели располагались два незаметных горизонтальных кармана с клапанами или же без оных. Обшлага на таких шинелях присутствовали, но, видимо, могли и не фиксироваться четко.

По словам Вансона, выданные в 1854 г. crimennes были скроены из темно-синего (мундирного цвета) сукна для линейных полков и из шинельного сукна для легких полков.

Помимо этого, встречались (49-й линейный полк, например) варианты из той же материи, из которой была сшита шинель английской пехоты – темно-серой, с плоскими железными пуговицами. В 1855 г. пехота получила уже три типа crimennes: из шинельного сукна с желтыми выпуклыми пуговицами без символики; темно-синего сукна с такими же пуговицами; серо-светло-каштанового сукна, без пелерины, но с капюшоном и одним рядом черных деревянных или костяных пуговиц. Упоминаются также (1855 г.) шинели серого, небесно-голубого или зеленого цвета. Crimennes из шинельного сукна солдат элитных рот выделялись гренадками или охотничьими рожками из красного сукна в нижней части пелерины или капюшона (по длине вертикального края). Гренада нашивалась на шинель прямо (в 21-м и 31-м полках – под углом в 45), а вольтижерский рожок – вертикально (горизонтально в 21-м полку).

Вместе с “крымскими шинелями” часто выдавали белые овчинные полушубки мехом внутрь. Похоже, нередко эти полушубки представляли собой просто баранью шкуру, перехваченную ремнями. Шарль Дюбан из 11-го легкого полка отмечал, что “овчина носилась благодаря двум ремешкам, один сзади на шее, другой к поясному ремню”. Из лагеря под Севастополем 3 декабря писали: “Мы уже получили одежду из овчины, которую носим шерстью внутрь. Она соответствует двоякой цели, потому что греет нас и сохраняет наши туники [полукафтаны], сукно которых уже истерто. Что касается панталон, то значительное число их заштопано, а во многих местах они разодраны за недостатком лоскутков. Отыскивают коровьи шкуры, которые сушатся и из которых делают род штиблет. … Протертые башмаки и подошвы заменяются не редко лаптями, а все остальное, в дни смотра, так грязно, что блестит одно только оружие”.

Введенная благодаря крымскому опыту в январе 1855 г.

новая шинель отличалась следующими деталями от предшествующего образца:

Два ряда по пять пуговиц; расстояние между ними – от 100 мм (внизу) до 160 мм (вверху).

Воротник стояче-отложной (“саксонский”), шириной 17 см, закругленный на углах. В холода воротник могли поднимать, закрывая уши и затылок.

Покрой шинели сделан достаточно просторным для того, чтобы ее можно было надевать на полукафтан и куртку.

Контингент в Крыму такую шинель, несомненно, получил: в ноябре 1855 г. ею были снабжены солдат 20-го линейного полка, в том числе тамбурмажор.

Рабочей одеждой солдатам служила куртка, отличавшаяся от прежнего мундира отсутствием фалд. В Алжире куртка служила летней выходной формой, а в большинстве кампаний veste (как в сочетании с шинелью, так и без нее – а иногда и одна шинель, без куртки) являлась признанным de-facto походным облачением солдата. Куртка в пехоте была из того же сукна, из которого шили полукафтаны. Она застегивалась на девять малых форменных пуговиц. Воротник стоячий (в 1855 г. его высота сокращена до 45 мм), с вырезом, в элитных ротах украшенный гренадкой или рожком из красного сукна. (В легких полках воротник желтый, с синими эмблемами для элитных рот.) Иногда по борту могла идти красная выпушка. Обшлаг прямой, над ним малая форменная пуговица. У левого бока клапан для поддержания ремня. Галуны по званиям располагались на рукаве куртки наискось, как на шинели.

Не совсем ясна ситуация с наплечными знаками куртки. Регламент 1845 г. утвердил в этом качестве погоны. В июле 1848 г. Республика заменила их контр-погончиками, или контр-эполетами, намереваясь оставить солдатам одну только куртку, упразднив полукафтан. Контр-погончики, в свою очередь, исчезли 13 ноября 1848 г., и решение об их отмене было повторено (за исключением Алжира) 5 сентября 1853 года. Однако, приказ соблюдался только в метрополии, и вне Франции пехотинцы по прежнему обычаю в походе пристегивали на плечи куртки свои эполеты. Для чего у воротника на каждом плече пришивалось по пуговичке.

Для полноты картины стоит описать и полукафтан пехоты. Во всяком случае, его (с эполетами) носит 7-й линейный полк на неоднократно упоминаемом выше рисунке Вансона смотра в Галлиполи 2 мая. Кроме того, похоже, что унтер-офицеры тоже могли носить полукафтан в походе, когда рядовые были в куртках и шинелях.

Однобортный (1х9 пуговиц) полукафтан сшит был из темно-синего (“синего королевского”) сукна. Длина пол 43 или 44 см, у офицеров 46 или 47 см. Воротник (с вырезом) желтый в легкой пехоте и темно-синий с красной выпушкой в линейной.

Выпушка по борту, остроконечным обшлагам (в легкой пехоте) и клапанам обшлагов (1х3 малых пуговицы; в линейной пехоте), клапану для удержания поясного ремня и карманным клапанам сзади (“а ля Субиз”, каждый с 2 пуговицами) была красная (желтая в легких полках). Обшлага в линейных полках красные, прямые. На воротнике в элитных ротах красная гренада (в гренадерской роте) или желтый охотничий рожок (вольтижеры);

в карабинерных и вольтижерских ротах легких полков эти эмблемы были синими.

Пуговицы как на шинели.

Контр-погончики на полукафтане были темно-синие с красной/желтой выпушкой.

Эполеты шерстяные, бахромчатые, алые (гренадеры/карабинеры), желтые (вольтижеры) или зеленые с алыми полуокружиями (егеря/фузилеры). Подкладка эполет из мундирного сукна. Капралы барабанщиков и горнистов использовали гренадерские эполеты, хотя их подчиненные носили эполеты своих рот. Музыканты: желто-золотистые эполеты без бахромы, погон и поле которых были посредине перечерчены красной полоской шириной 25 мм. Именно эти цветные эполеты все чины переносили с полукафтана на шинель в случае похода.

Нарукавные галуны по званиям (полукафтан и куртка) – шириной 22 мм, диагонально нашитые (мыском, острием вверх, в легкой пехоте), из красной/желтой шерсти; унтерофицеры – нашивки золотые с красной каймой (серебряные с желтой каймой в легкой пехоте). Система применялась следующая. Капрал: две нашивки на предплечье. Сержант и старший сержант: 1 или 2 нашивки приборного металла соответственно.

Каптенармус:

два металлических галуна на предплечье и один на плече. Шевроны за выслугу лет (верхняя часть левого рукава полукафтана, но не шинели) в виде перевернутой V, алые шерстяные или, для унтер-офицеров, золотые (серебряные в легких полках) без каймы.

Горнисты и барабанщики: трехцветный галун на воротнике и обшлагах полукафтана;

шнур трубы тоже трехцветный. Что же до музыкантов, в походной форме (шинель) их выделяли только эполеты.

С июля 1829 г. французского пехотинца всегда выделяли длинные, довольно просторные панталоны из красного сукна (полутонкого для унтер-офицеров), на подкладке из хлопкового кретона. “Я слышал, - добавляет Берг, - что красное сукно во французской армии введено вследствие дешевизны этого цвета. «Что до сюртуков и шинелей, заметил мне один французский полковник: мы понимаем достоинство серого цвета, но его у нас, в армии, никто не наденет с тех пор, как надел серый сюртук один человек»”. Вот и “пестрели как цветы” в Крыму французы в своих красных штанах… С 31 декабря 1841 г. брюки надлежало застегивать не на лацбант, а на ширинку с 4 петельками и пуговицами. Сзади на брюках имелись хлястики, для регулировки объема талии. Справа полагался карман, который открывался не только вертикально, но и горизонтально, по длине поясного шва. Пуговица (всю брючные пуговицы были черненые костяные) удерживала этот карман под прямым углом. Регламент от 30 января 1855 г.

отменил хлястики, “пряжка которых, под давлением портупеи и ранца, отягощала солдата”.

У каждого солдата в наличии было по паре белых холщовых и черных кожаных гетр.

Летние холщовые гетры (со штрипками тоже из холста) застегивались на один ряд из 9 костяных пуговиц. В 1855 г. был принят новый образец – с 11 петельками и 17 костяными пуговицами. Наличие шести лишних пуговиц позволяло либо лучше пригонять гетры на ногу, либо, по желанию, засовывать штанины в гетры в походной форме. (Обычно панталоны в походе носились все же поверх гетр.) Холщовые гетры имелись в трех вариантах: 30, 29 и 28 см высотой.

Гетры из коровьей кожи чернили уже сами солдаты. Они застегивались по внутренней стороне ноги кожаным шнурком, пропускаемым через 10 медных дырочек, пробитых по краю, и в 9 дырочек по краю перед прорезом. Такие гетры тоже отпускались в трех размерах: высотой 23, 22,5 и 22 см. Черные гетры предназначались для рабочей формы и плохой погоды, но именно этот вариант был наиболее популярен в Крыму.

Кроме того, под Севастополем использовались белые овчинные краги шерстью внутрь (русские валенки?), а также серые или коричневые холщевые гетры длиной выше колен, застегивающиеся сбоку на пряжку.

На пояс под ремень нередко одевали неуставной широкий фланелевый кушак синего или красного цвета. На шее солдат должен был носить черный жесткий галстук. Но его надевали только в парадной форме, и даже инструкции войскам в Крыму официально признают ношение в походе темно-небесно-голубого шейного платка. (Унтера неофициально могли себе позволить черный шелковый платок.) С 1843 г. пешие войска носили (за исключением учений и маневров) белые хлопковые перчатки.

Черная кожаная патронная сума с 4 марта 1845 г. носилась на поясном ремне сзади, немного вправо (для чего к ней сзади крепился длинный кожаный ремешок). Объемы сумы (с крышкой): 210 мм в длину (собственно коробка занимала 190 мм), 55 мм в ширину и 100 мм в высоту (90 мм без крышки). Под крышкой укрывался кармашек для капсюлей (длина 175 мм). Сам поясной ремень был из черненой (с 1848 г.) бычьей кожи, шириной 55 мм, длиной в зависимости от роста солдата. С одной стороны ремня крепилась гладкая медная бляха (65х60 мм) и дополнительный кусок ремня (5 мм – или 5 см?), а с другой – медная застежка в форме литеры D. На задней стороне ремня наносились номер полка (скажем, “75edeL”), дата поступления (положим, “45” для 1845 г.) и личный номер солдата (например, “918” или “192”). Пара медных подвижных колец на ремне (высота 78 мм) удерживала ремни ранца. Слева крепилась лопасть для штыка – тоже из черненой кожи. Штыковые ножны имели ремешок из черненой кожи. Для чинов, вооруженных саблей 1831 г., полагалась особая лопасть на ремне – из черненой кожи, длиной 26 см, шириной 5 см вверху и 8 см – внизу.

Бляху можно было снять с портупеи, не отпарывая при этом пришитого сзади куска кожи; патронная сума и штыковая лопасть, следовательно, были снабжены ремешками достаточной длины, чтобы их тоже можно было снять при необходимости. Намертво крепилась на ремень только лопасть для ношения сабли, которая, тем самым, носилась при всех формах. Кстати, вне строя солдат носил или штык (фузилер/егерь), или саблю (рядовой элитной роты).

Прямоугольный ранец крыли рыжеватым опойком, шерстью наружу, на подкладке из небеленого льняного полотна. Размеры: длина 370 мм, высота 310 мм. Два плечевых Yобразных ремня ранца крепились к задней части поясного ремня солдата, а спереди цеплялись за подвижные кольца. С апреля 1848 г. эти ремни были заменены новыми, состоявшими из трех частей. Первая, шириной 52 мм, заканчивалась тремя фестонами.

Вторая проходила в железную пряжку с простым шпеньком, расположенную под ранцем.

Третья состояла из ремешка, присоединенного к отверстию в верхней части медного подвижного кольца (на поясном ремне) крючком с пуговицей. “Таким образом, грудь остается совершенно свободной, и нынешний солдат уже нисколько не похож на того несчастного солдата, который был затянут ремнями и заключен, по старой системе, в своего рода кожаную кирасу”. На верху ранца крепился чехол полукафтана или шинели, из сине-белого тика, т. н. “с тысячью полосок”, с деревянными кругами на концах, обшитыми шинельным сукном.

28 апреля 1854 г. введен новый ранец, официальное описание которого опубликовано 27 марта 1856 г. – тем не менее, войска в Крыму его получали. Размеры: длина 36 см, ширина 11,5 см, высота 31 см. Патроны (4 пачки) теперь размещались на дощечке в верхней части ранца, закрытые крышкой (крытой опойком) с пряжкой и ремешком.

Ранцевые ремни теперь пришивались на горизонтальной верхней стороне ранца, а не пристегивались пряжками. Шинель теперь скатывалась в валик (и укладывалась в виде подковы с трех сторон), а не складывалась цилиндрически, для чего требовались два боковых ремешка. Если солдату была выдана походная палатка, она скатывалась одновременно с серым походным одеялом или шинелью так, чтобы снаружи было видно только полотнище палатки. Тиковый футляр остался, но деревянные торцы отменили;

теперь в него, как правило, прятали один только полукафтан.

Походную утварь составляли личный котелок образца 1852 г. (при нем крышка с цепочкой) и, на все отделение, блюдо (или большой котел), большая фляга и кастрюля.

Полотнище палатки поддерживалось разного вида колышками, в феврале 1855 г. введена большая опора (1,20 м). В Крыму эту опору (висевшую сбоку ранца, со стороны левой руки) запечатлел Вансон на рисунке двух гренадеров 31-го полка.

“В Альминском сражении, - записывал маршал Кастеллан, - генералы, воевавшие в Алжире, приказали солдатам, согласно обычаю, практикующемуся против арабов, сложить котомки на землю. По взятии высот пришлось возвращаться назад целых полторы мили за котомками…”. П. В. Алабин 28 мая (9 июня) 1855 г. отмечал: “у всякого почти французского солдата бывает с собою фляжка рома или коньяка. Они идут на штурм и прикладываются к своей подруге и подчуют друг друга дорогой…”. У пленных и убитых при штурме 27 августа (8 сентября) 1855 г. французов “находили кофейники и мешки с провизией: колбасами, галетами, кофеем, ромом и табаком”. Солдатский мешок дозволялось носить в Крымской кампании. Его делали из бежевого или коричневого холста, а застегивали не на пуговицы, а с помощью пряжек и ремешков. Фляга тоже не вошла ни в один регламент, но выдавалась войскам перед каждым походом. В период Восточной войны применялись прямоугольные фляги, размерами 16х14 см приблизительно, объемом 1 литр, с одним отверстием посредине. В качестве материала использовалось белое железо, обшитое шинельным сукном – участнику обороны Севастополя запомнились “красиво оплетенные французские фляжки”. Через трафарет или мелом на ткань наносился номер полка и (реже) матрикульный номер. Флягу носили на черном плечевом ремне.

Вооружение: гладкоствольные ударные мушкеты образцов 1842 г. (калибр 18 мм;

длина 1,475 м, у вольтижеров 1,421 м), 1853 (длина как на образце 1842 г., но калибр 17,8 мм) и 1822 Т (калибр 18 мм). Вольтижерский вариант мушкета для легких полков:

пластина на ложе с литерами Lr и за ними полковой номер (надпись стерта 19 июня 1855 г.). Холодное оружие: штык образца 1847 г.; капралы, сержанты, старшие сержанты, каптенармусы, а также солдаты элитных рот были вооружены вдобавок саблей пеших войск образца 1831 г. (прибор латунный, клинок прямой – наподобие римского мечагладия, ножны кожаные с медной гарнитурой). Барабанщики, капрал-барабанщик и музыканты – сабля. Горнисты и саперы (с их капралами) – сабля и жандармский мушкетон (калибр 17,6 мм, с латунным прибором) со штыком.

Участник обороны Севастополя с некоторой завистью отмечал: “Щеголеватость одежды … французских офицеров поразила всех; все они были раздушены, в глянцевых ботинках, в лайковых перчатках, в прекрасных мундирах, из-за которых виднелось белье самое тонкое и белое, как снег”. Другой русский офицер описывает французского коллегу: “В его одежде замечалась смесь блеску с грязью: новый, сияющий мундир, превосходные башмаки – и довольно потертые брюки. Отличная фуражка, с ярким позументом – и ни на что не похожий галстук, повязанный жгутом”. Даже англичане признавали, что французские “офицеры одеты всегда чисто и опрятно. Наши офицеры…, напротив, все они оборваны и грязны”.

Офицер 11-го легкого полка описывает крымскую офицерскую моду на африканский манер: “Мы носили черный жилет и расстегнутый полукафтан, как в Алжире, панталоны в гетры или в краги, и поверх всего зуавский кушак”. Эти неуставные полукафтаны походили на мундиры зуавских офицеров – полностью из темно-синего сукна (черный цвет войдет в моду позднее), с форменными пуговицами и знаками различия в виде серебряных или золотых (соответственно легкая и линейная пехота) нарукавных узлов. Узлы состояли из полос золотого галуна шириной 3 мм и в количестве от одной до пяти, согласно чину. У подполковника 2-я и 4-я полосы были серебряные, у майоров – нижняя серебряная, для отличия от шефов батальона. Капитан – старший аджюдан: вторая полоса серебряная. В легкой пехоте, очевидно, обратная система, с заменой золота серебром и наоборот. Аджюданы носили одиночный черный шелковый узел.

Такой полукафтан не упоминается ни в одном регламенте, но его использовали в походе большинство офицеров французской пехоты со времен покорения Алжира. Иногда на нем присутствовали красные (желтые в легкой пехоте) воротник, обшлага и выпушка борта – например, в 20-м линейном полку. Но, как правило, эти элементы мундира были из сукна фонового цвета. В элитных ротах на воротнике носили обычные их отличия – гренады и, видимо, рожки. Как жаловался ветеран, такие полукафтаны быстро изнашивались в Крыму: “неважно по какой цене, новых достать было невозможно.

Обычно новые добывали, покупая полукафтаны убитых офицеров”. Под полукафтаном в Крыму носили темно-синий жилет, застегнутый на множество золотых пуговичек, белую рубашку и черный галстук с двумя свисающими на грудь концами.

Штанины панталон засовывали в походную обувь, в качестве которой применялись большие черные кожаные гетры на пряжках или высокие черные сапоги: во время осадных работ под Севастополем особую популярность приобрели горные сапоги.

Кепи офицеров, в отличие от рядовых, не имел номера на околыше, но зато ему был положен золотой или серебряный фальшивый подбородный ремень (ширина 5 мм) и галуны из металла на тулье и околыше. Старшие офицеры носили по бокам тульи кепи по три галуна (приборного металла), капитаны – два, младшие чины – один галун. Для “горизонтальной тесьмы” (галуны на околыше) была положена следующая система. Сулейтенант: один ряд. Лейтенант: два ряда. Капитан: три. Шеф батальона и майор: четыре.

Подполковник и полковник: пять рядов. Галуны все полагались приборного металла, за следующим исключением (из металла, обратного цвету пуговиц): 1-й и 4-й ряды у подполковника, 1-й снизу у майора, центральный у капитана – старшего аджюдана и 3-й ряд у капитана-инструктора (пешие егеря).

Ремень крепился на околыше кепи двумя форменными или неуставными пуговичками. Козырек был из черной лакированной кожи, часто с подкладкой из зеленого сафьяна. В соответствии с требованиями моды, общая высота кепи с каждым годом уменьшалась, тогда как ширина околыша, соответственно, возрастала. В 1852 г. высота кепи спереди составляла 100 мм, сзади – 150 мм, ширина околыша – 30 мм, козырька – 40 мм посредине. На донце кепи имелся венгерский узел.

На офицерском кивере золотые/серебряные галун (согласно званию) и шнуры, золоченая бляха. Номер на чехле кивера серебристого цвета.

Помпон малого штаба:

красный с белой каймой “султанчик” и синяя “сфера”.

Форменный полукафтан (длина пол 46 см) отличался красной выпушкой по воротнику, борту и обшлажным клапанам. Красные обшлага, позолоченные пуговицы, золотые эмблемы элитных рот на воротнике. В легкой пехоте использовались посеребренные пуговицы, контр-погончики и металл эполет, серебряные символы элитных рот. С 1852 г. вышитые гренады получили старшие офицеры и офицеры полкового штаба пехотных полков. С полукафтаном носился офицерский знак (золотой с серебряной символикой) и эполеты, с бахромой тонкой, длиной 80 мм (младшие офицеры) или же густой, витого шнурка, длиной 60 мм (старшие офицеры). Су-лейтенант: золотые;

эполет с бахромой на правом плече, без бахромы (контр-эполет) – на левом. Лейтенант:

золотые; обратное расположение. Капитан: золотые; два эполета с бахромой. Капитан – старший аджюдан: как капитан, но серебряные. Майор/шеф батальона: золотые; справа эполет с бахромой, слева контр-эполет. Подполковник: серебряные; два эполета с бахромой. Полковник: как подполковник, но эполеты золотые. В легкой пехоте капитан – старший аджюдан выделялся золотом эполет и контр-погончиков. Подполковника же там отличали золотые погоны эполет и контр-погончики при серебряных полуокружиях и бахроме.

Просторный темно-синий дождевик (“кабан”) без капюшона во всей армии имел подкладку из красного сукна (сведения о белом цвете представляются неточными), кроме пеших егерей (небесно-голубой подбой). Офицерам он заменял шинель и редингот. Этот плащ имел стояче-отложной воротник, два разреза сзади (длиной 40-45 см, с черной пуговицей вверху каждого) и два вертикальных прорезных кармана по бокам. Воротник, борт, низ пол, разрезы и карманы обшивались черной шелковой тесьмой, заканчивающейся трилистниками (в верхней части разреза и с обоих концов карманов).

Застегивался дождевик с каждой стороны на четыре черных шелковых шнурка, крепившихся каждый к центру обшитого черной тканью костылька. Дополнительно с правого бока был пришит еще костылек, поменьше, на который крепился шнур (по типу ментишкета), пришитый с левого бока. Обшлага (мыском) тоже обшивались черной тесьмой. Выше них размещались венгерские узлы. В ходе кампании получили распространение “крымские шинели”.

Повседневный поясной ремень офицерской формы был изготовлен из черной кожи, шириной 45 мм, с двумя пассиками и позолоченной бляхой (55х55 мм). В Крыму под ремень обычно надевали цветной кушак. Сабля образца 1845 г. имела черный темляк, в повседневной форме с черной кистью (в Крыму, впрочем, использовался и парадный вариант, где кисть была золотой). Аджюданам полагалась при всех формах офицерская сабля на повседневном ремне и с обычным темляком. В Крыму офицеры во время ночных атак снимали ножны, чтобы их звоном не выдать себя, и шли с обнаженным клинком. В повседневной форме украшения вальтрапа, чемодана и чепрака (выпушки, галуны и номер) из козьей шерсти были красного (желтого в легких полках) цвета.

24 октября 1854 г. легкая пехота была упразднена, и 25 легких полков обращены в линейные, с новой нумерацией, №№ 76-100. Текст, однако, уточнил, что это решение будет приведено в жизнь только 1 января следующего года. Обмундирование и вооружение всех 25 полков были временно оставлены без изменений (подтверждено 30 ноября). Переформирование в Крыму затянулось надолго – прежнее обмундирование сохранялось до изнашивания. Капитан Кюлле из 95-го линейного (бывшего 20-го легкого) полка переносит эту перемену на конец зимы 1854-1855 гг., но нет сомнений, что тогда изменился один лишь номер на кепи. Так, конечно, следует понимать слова Вансона, заметившего 18 ноября 1855 г., что 79-й линейный (бывший 4-й легкий) полк носит “свои новые каскетки”. Лишь в феврале-марте 1856 г. 11-й легкий полк стал и внешне 86-м линейным, “очень чувствительное преобразование для легких полков, имевших более кокетливую форму, более легкое и удобное вооружение, наконец, более развитую кастовость”. В то время су-лейтенант де Латур дю Пэн начинал военную карьеру в рядах 81-го (бывшего 6-го легкого) полка: “Еще носилась форма и сохранялись привычки легкой пехоты: желтый воротник и серебряная пуговица, команда: «Карабинеры, вперед!»”.

(Карабинеры сохраняли и свои традиционные усы.) Только вернувшись во Францию, в 1856 г., полки облачились в уставной мундир.

предписали для бывших легких полков:

Кепи: номер из красного сукна на околыше.

Кивер (текст от 7 июня): красные галуны и шнуры для всех полков – однако, неизвестно, было ли выполнено это распоряжение к 17 мая 1856 г., когда кивера пехоты получили отделку галунами из желтой шерсти.

Новый полукафтан всей армейской пехоты: воротник желтый (выпушка синяя), высотой 50 мм, застегнутый по всей высоте тремя крючками. Выпушка по борту красная, обшлага тоже красные с темно-синими клапанами (выпушка красная).

Длина мундирных пол – 55 см. Украшения воротника в элитных ротах оставлены были прежнего образца.

Шинель: красные клапаны на воротник.

И, напоследок, забавная деталь – если верить сообщениям корреспондентов из Крыма, почти все французские солдаты, многие офицеры и некоторые генералы носили амулеты, христианские, турецкие и даже еврейские, твердо веря в их силу.

Пешие егеря Из имевшихся тогда в составе армии двадцати егерских батальонов (по 10 рот в каждом) в военных действиях в Крыму и на Балтике приняли участие 12 или, по другим данным, 13 (№№ 1, 3, 4, 5, 6, 7, 9, 10, 12, 14, 16, 17 и 19-й). В отличие от пехоты, у егерей полукафтан (регламент от 8 октября 1845 г.) служил походной формой, в холодное время дополняемой “воротником с капюшоном” (пелерина с капюшоном).

Кивер (высота 190 мм сзади и 160 мм спереди, верха 140-160 мм) обшивали темносиним сукном с желтыми выпушками по бокам. Донце, лента кругом нижнего края (высота 45 мм) и подбородный ремень были из черной лакированной кожи, а галун кругом верха (ширина 20 мм) и петлица кокарды (длина 95 мм) с большой форменной пуговицей полагались желтые. Спереди крепилась кожаная кокарда (70 мм), а на нижней кожаной ленте – номер батальона из белого металла (высота 30 мм). Шерстяной помпон (50 мм) был темно-зеленого цвета во всех ротах и нестроевом взводе; горнисты носили помпон трехцветный. Козырек – как на пехотном кивере, под углом в 25°. Изнутри козырек красили в зеленый цвет, а снаружи обшивали кругом выпуклым ободом. В парадной форме на кивере носился черно-зеленый султан из развевающихся петушиных перьев. На чехле кивера номер наносился белой краской.

Егерское кепи было темно-синее, с выпушками и номером на околыше (у нижних чинов; высота 35 мм) желтыми. Высота околыша составляла 45 мм. Козырек полагался черной лакированной кожи, прямоугольный, шириной посредине 50 мм. Полная высота кепи равнялась 120 мм спереди и 160 мм сзади. Кепи служило походным головным убором егеря, но в начале Восточной войны некоторые батальоны все же носили кивер.

Например, на смотре в Галлиполи 2 мая 1854 г. 9-й батальон показан Вансоном именно в кивере (с султаном), хотя 1-й батальон представлен в кепи.

Цвет сукна полукафтана до 1860 г. официально носил наименование “синий королевский” (темно-синий). Застегивался полукафтан на один ряд из девяти больших форменных пуговиц. Верхний край мундирной юбки был слегка сморщенный, но без появления реальных складок. Воротник (высота 60 мм) был темно-синий с желтой выпушкой. Такая же выпушка шла по остроконечным обшлагам (высота 110 мм), борту и контр-погончикам (длина 90 мм). Мундирные пуговицы были оловянные, 10 мм;

эмблемой служил рожок, в центре коего стоял номер батальона. Эполеты темно-зеленые с желтыми полуокружиями. Размеры эполет: длина бахромы 80 мм, погон – шириной 65 мм (у ворота) и длиной 110 мм, поле эполет – высотой 45 мм и шириной 90 мм.

Куртка (1х9 малых пуговиц) не имела выпушек и погон. На обшлагах (мыском) имелось по две малых пуговицы (одна, собственно, на рукаве), как и на полукафтане.

Панталоны кроились из темно-серо-железного сукна (95 % темно-синей шерсти и 5 % белой) с желтой выпушкой. На каждой штанине спереди было три складки и набедренный карман. “Воротник с капюшоном” (введен 10 января 1854 г., по покрою был сходен с образцом у зуавов) шили из голубовато-серо-железного сукна, без выпушек. Пелерину украшали спереди четырьмя двойными клапанами.

Знаки различия регламент устанавливал следующие. Унтер-офицеры, капралы и рядовые 1-го класса: галуны в виде шевронов (острием вверх) серебряные с желтой каймой или желтые шерстяные. Каптенармус: галун (без каймы) наискось в верхней части каждого рукава. Шевроны за выслугу лет (только на полукафтане) алые шерстяные (серебряные для унтеров). Саперы: на каждом рукаве мундира и куртки желтая шерстяная эмблема в виде скрещенных лопаты и топора. Горнист и капрал-горнист: трехцветный галун на воротнике и обшлагах полукафтана. Горнист-музыкант: серебряный галун на воротнике полукафтана. Шеф батальонного духового оркестра: серебряный галун и нашивки сержанта (22 ноября 1853 г.). Аджюдан: позолоченные эполеты с алой полоской посредине, верхний галун кивера серебряный с алым просветом, помпон трехцветный.

Патронная сума (общая высота 140 мм, длина крышки 205 мм) у егерей была особого образца – ее коробка и крышка имели форму ягдташа, закругленного внизу и суживающегося вверху. Сума (на которой отсутствовала какая-либо символика) крепилась на ремне сзади справа, но при стрельбе сдвигалась вперед. На поясном ремне (длина 1,10 м, ширина 60 мм) из черной кожи крепились лопасть (длина 195 мм) для штыка-тесака и два медных перехвата для ремней ранца. Застегивался ремень на медный крючок с одной стороны и D-образную застежку с другой. Егерский ранец отличался от пехотного варианта только цветом опойка – черный (предположительно, со временем выцветающий до серого оттенка). Чехол куртки из черной кленки в форме чемоданчика; на каждом конце деревянный торец, обшитый той же клеенкой. У саперов ранец был снабжен двумя дополнительными ремешками, вверху и внизу ранца. Они служили для закрепления переносимого ими снаряжения – топор, лопата или кирка.

Вооружение: рядовые, капралы и горнисты – карабин образцов 1846 и 1853 гг. и сабля-тесак образца 1842 г. Карабин с ремнем из черной вощеной кожи (длина 90 см – в пехоте 93 см) с медной полупряжкой. Аджюданы: сабля пехотных офицеров.

На офицерском кивере околыш был черного бархата, а верхний галун, петлица кокарды и шнурки – серебряные. Номер батальона на околыше – рифленый, из посеребренного металла. Помпон шерстяной зеленый, султан как у рядовых (в штабе помпон был трехцветный). На чехле номер батальона рисовали серебристой краской. По традиции (утвержденной официально только в конце столетия), у офицеров черный бархатный околыш (без номера) на кепи. Кроме того, тесьма на кепи серебряная.

Полукафтан офицера шили из тонкого сукна, а юбка его украшалась различным количеством “гофрированных складок”. С марта 1852 г. старшие офицеры на воротник нашивали серебряные гренады. Эполеты полагались по прибору, серебряные, а нагрудный знак – пехотного образца. Точно так же, на пехотный манер, офицеры егерей использовали вне метрополии (и в Крыму) вседневный полукафтан с венгерскими узлами и жилет на малых форменных пуговицах. Панталоны тоже из тонкого сукна, со складками на поясе и съемными штрипками. Как уже было сказано, пешие егеря единственные в армии носили небесно-голубую подкладку на дождевике. Оружием служила сабля старших (прямой клинок) или младших (клинок несколько искривлен) офицеров пехоты образца 1845 г. (кожаные ножны) или 1855 г. (ножны стальные). Чаще, впрочем, использовался неуставной вариант – клинок прямой, а оправа с тремя дужками из стали.

Вседневная портупея – черной лакированной кожи с овальной бляхой из позолоченной меди с S- образной застежкой.

Зуавы Три зуавских полка (по 3 батальона), которых русские солдаты называли “турками”, носили униформу (неисчерпаемый источник вдохновения для армейских карикатуристов), в целом сходную с той, что я описывал ранее на 1870 год. Отличия были следующими.

Иконография и негативы Крымской кампании показывают, что некоторые чины еще использовали куртки с прямыми углами (места соединения бортов и нижние края куртки), старого образца. На таких куртках рукава (узкие, согласно моде, как заметно на фотографиях из Крыма) застегивались на пуговички, а борта обшивались простой выпушкой, без тесьмы. На обоих вариантах куртки рисунок тесьмы и ложных карманов на груди был одинаковым. 2-й полк еще в 1855 г. (планшет И. Белланже) использовал эту куртку старого типа. Необходимо подчеркнуть, что на шее зуавы не носили ни галстука, ни платка.

Тюрбан фески был только зеленого цвета, размерами как кушак. “Известно, что некоторые 4 полки зуавов носят вокруг красной шапки [фески] зеленые чалмы; - сообщают Ошибка автора.

“С.-Петербургские Ведомости” за 1854 г. № 150, - последние возбуждают между турками всеобщее негодование, потому что у них зеленая чалма составляет принадлежность известных сект и потомков Магомета”.

Панталоны могли быть, как в 1830-1840-е г., без тесьмы. Краги в период Крымской кампании еще застегивались сбоку на костяные или кожаные пуговицы. По словам Берга, у зуавов “обувь составляют особые сандалии, а иногда и башмаки”. Ранец, по тексту 1853 г., был “сходен с образцом пеших егерей, но из рыжеватого опойка. Лямки не раздвоенные”. Пехотный ранец получил распространение только с 1854-1856 гг. “Нашим солдатам в зуавах понравилось одно: большие крышки на манерках!”, - вспоминал П. В.

Алабин. Оружие: нарезное ружье со стержнем, штык образца 1822/1847 гг. с небольшим штырем на шейке (ножны пехотные, но из рыжеватой кожи). Унтера и горнисты – артиллерийский карабин образца 1829 Т и его штык-сабля образца 1842 г., а капралы и барабанщики – сабля образца 1831 года. На поясном ремне патронная сума пеших егерей сзади, штыковая лопасть пехотного типа или сабельная лопасть у капралов и барабанщиков. Унтер-офицеры и горнисты: лопасть для штыка-сабли пришита намертво к ремню. Егерский карабин выдали только в 1857 г., но образованные под Севастополем из пеших егерей и зуавов вольные стрелки (октябрь 1854-март 1855 гг.) уже были снабжены им.

Вансон 24 апреля 1856 г. заметил наличие в 3-м полку “серых крымских шинелей, с подвернутыми очень высоко полами, при плоских желтых пуговицах с номером”. Что касается патронной сумы (егерской, согласно уставу), уже на планшете Лалэса 1855 г.

сума пехотная, и Вансон в апреле 1856 г. отметил, что пехотные образцы преобладают у зуавов в Крыму. На картине “Мак-Магон и зуавы на Малаховом кургане, 1855 г.” А. де Невиля 1-й полк показан (8 сентября 1855 г.) в фесках без тюрбанов, при белых гетрах, иные с шинельными скатками, офицеры в полукафтанах (иногда расстегнутых) поверх жилетов. Судя по фотографиям Фентона (№ 20а), в Крыму офицеры зуавов носили свой уставной костюм (полукафтан с венгерскими узлами, жилет, панталоны с лампасами и кепи), а зуавская маркитантка – темно-синий спенсер с красной тесьмой на обшлагах, темно-синюю юбку с красной полосой, прямые красные панталоны и феску без тюрбана.

Алжирские стрелки Тюркосы в период Крымской войны насчитывали три батальона: Алжера (прикладной цвет красный), Орана (белый) и Константины (желтый). Из них был образован временный полк (73 офицера и 2025 нижних чинов), отправленный в Крым.

Последующие перемены в организации корпуса в январе (батальоны были разделены надвое) и октябре (все части были сведены в три полка по три батальона) не отразились на внешнем виде стрелков, который по-прежнему регулировался текстом от 14 февраля 1853 года. Новые полки (№№ 1-3) сохранили прикладные цвета старых батальонов.

Униформа туземных стрелковых батальонов Алжира практически не отличалась от описанной ранее на 1870 год. Различия были следующими. Размеры белого тюрбана фески до 1868 г. составляли 4,80 м на 40 см, как на кушаке. “Воротник с капюшоном” с 1853 г. был из небесно-голубого сукна, на холщовой подкладке, и застегивался на четыре двойных клапана без выпушек. С 26 марта 1855 г., однако, стрелкам полагался вариант из голубовато-серо-железного сукна, который и носили в 1870 году. Лейтенант Лазарев упоминает во время финального штурма Севастополя “арабов”, туземных стрелков, которые могут быть только тюркосами. По его словам, они были одеты “в свои красивые белые плащи” – очевидно, неуставные бурнусы.

Краги в период Восточной войны были еще старого образца, на черных пуговицах.

Снаряжение: пехотная патронная сума образца 1845 г., штыковая лопасть общего образца, у капралов и унтер-офицеров там носилась сабля 1831 г.; ножны штыка как в пехоте, но из мягкой кожи. Вооружение: как в линейной пехоте. Французским офицерам в 1855 г.

предполагалось дать униформу восточного типа, но это намерение так и осталось в стадии замыслов.

Иностранный Легион В мае 1854 г. Император отправил большую часть Иностранного Легиона (состоявшего тогда из двух пехотных полков) в состав Восточной армии. Оба полка выделили по два батальона. Затем, близ Варны, из гренадерских и вольтижерских рот этих четырех батальонов был создан маршевый, или “отборный батальон” майора Найраля (при 1-й дивизии), отправленный в Крым, где отличился при Альме. В октябре на полуострове высадились остальные роты “Кожаных животов”, и батальон был распущен.

Легион составил одну из бригад (“Капустную бригаду”) 5-й дивизии, участвовал в осаде Севастополя. После подписания перемирия Легион (с января 1855 г. “Первый Иностранный Легион”, а с 16 апреля 1856 г. – 1-й Иностранный полк, но реорганизация была проведена в жизнь только в июне) вернулся в Алжир.

Легион использовал униформу, снаряжение и вооружение линейной пехоты со следующими отличиями. Применение кивера ограничивалось исключительными парадами, и есть сомнения в том, что он вообще был выдан – и уж тем более использовался в Крыму. (Регламент от 20 марта 1852 г. предписал оставлять кивер в депо войскам, отправляемым в Северную Африку.) Относительно полукафтана есть мнение, что его не получал рядовой состав ниже звания сержанта, довольствовавшийся курткой и шинелью.

На пуговицах в центре стоял полковой номер, окруженный названием:

“Premire/Deuxime Rgiment Etrangre”. С 17 января 1855 г. на пуговицах появилась новая легенда: “Premire Lgion Etrangre”. Летом в походе или на квартирах легионеры часто использовали панталоны из некрашеного холста, скроенные по образцу суконных.

(В регулярной пехоте эти белые брюки были отменены еще в 1832-1834 гг.) По некоторым данным, офицерский дождевик Легиона имел капюшон. Походная обстановка способствовала распространению бород и усов. (Согласно уставу, бороды дозволялись одним саперам, усы и “мушки” – бородка под губой – фланговым ротам, а центральным ротам – только усы.) 18 января 1856 г. введены стальные ножны для сабель офицеров, произведенных в прошлом году. Впрочем, в Легионе, судя по иконографии, всегда пользовались популярностью не только уставные пехотные сабли, но и образцы, введенные для зуавов и пеших егерей. Ранец образца 1854/1856 гг. появился в Легионе лишь через три года.

Черный кожаный набрюшный подсумок носился (спереди на поясном ремне) и в Крыму, отчего легионеры и получили свою первую кличку – “Кожаные животы”. Сабли образца 1831 г. в Легионе, кажется, уже не применялись, но пехотная патронная сума, видимо, использовалась наравне с подсумком. Оружие: мушкеты 1822 T и T bis.

Источники донесли до нас несколько анекдотов, связанных с костюмом легионеров в Крыму. Самый известный – история о ветеране, пропившем свои сапоги и явившемся на инспекционный смотр босиком, выкрасив ступни в черный цвет, в надежде, что так его проступок не будет замечен. В таком виде он и стоял в снегу!

Во время перемирий под Севастополем, когда обе стороны собирали и хоронили погибших, легионеры спешили снять с русских солдат их шинели, полушубки и сапоги, не говоря уже о прочих мелочах и, конечно, деньгах (если таковые были). Изображение легионера зимой 1854 г. включает одеяло, накинутое на плечи, грязные заштопанные гетры, башмаки-сабо и залатанную униформу. На другом рисунке заметен клетчатый платок, повязанный на уши, под кепи. Здесь обращают на себя внимание холщовые гетры и красный или синий шерстяной кушак поверх шинели, форменной или “крымской”.

Везде присутствует огромный кожаный подсумок, давший прозвище Легиону.

Когда полковой талисман 23-го (Королевского Уэльского фузилерного) полка, козел, был отравлен некими легионерами, он был похоронен англичанами со всеми почестями на кладбище в Инкермане. Ночью те же самые легионеры вырыли гроб, ободрали шкуру с покойника и закопали его обратно. Шкура была разыграна и победитель, проявив некоторую смекалку, сшил из нее удобный и теплый полушубок. Но, проносив ее всего один день, легионер встретил майора того же 23-го полка, который, восхитившись его одеждой, предложил французу 20 фунтов за нее, на что тот с готовностью согласился.

Майор надел полушубок и отправился в полк, а легионер побежал искать выпивку.

История умалчивает о том, был ли опознан материал оного полушубка, и какова была реакция британских вояк на подобную выходку со стороны их союзников… Морская пехота Из состава трех имевшихся тогда полков морской пехоты был образован маршевый полк (полковник Бертен-Дюшато), состоявший в III корпусе (принца Наполеона) Восточной армии. Полк действовал при Альме, участвовал в осаде Севастополя. В ходе кампании он был преобразован в 4-й полк морской пехоты (1854 г.).

По регламенту от 1 июля 1845 г. кивер морской пехоты отличался тем, что его бляха представляла собой орла без короны, держащего в когтях щиток с номером полка. Щиток был окружен дубовой и лавровой листвой, справа и слева его поддерживали два якоря, размещенные вкось. Помпон – желтый, с желтым же (трехцветным в штабе) султанчиком.

Кепи (официально именуемое “каскеткой”) морским пехотинцам полагалось темно-синее с алыми выпушками кругом донца, с каждой из четырех сторон тульи и по верху и низу околыша. Также на околыше находился алый якорь. Отличием морской пехоты служили подбородный ремень с кулисой (на двух малых форменных пуговицах) и круглый (до 1856 г.) козырек. Летом дозволялось носить плетеную соломенную шляпу, нередко отделанную черной каймой по тулье и украшенную эмблемой в виде якоря.

Темно-синий полукафтан (2х7 пуговиц) отделывался алой выпушкой, на воротнике находился алый якорь, а обшлага (мыском) были фонового цвета. Воротник и верхняя часть борта разрешалось отгибать, что позволяло видеть якоря на лацканчиках на груди.

На пуговицах стояли якорь и номер полка. Эполеты были желтые во всех ротах.

Панталоны полагались голубовато-серо-железного оттенка с алым лампасом. Летние панталоны шились из белого холста. Рубашка была белая с черным галстуком.

Снаряжение – белое кожаное, бляха поясного ремня – прямоугольная медная, с якорем. На поясе пехотинцы носили подсумок, штык и саблю образца 1831 г. – обе в черных кожаных ножнах с латунной оправой. Оружие: ударное ружье образца 1853 Т (калибр 17,8 мм). В 1855 г. выдали егерский карабин с пулей Минье, а штык и саблю сменил комбинированный штык-сабля.

Офицеры шили свой полукафтан из тонкого черного сукна. Якоря на воротнике у них были золотыми шитыми, на фоне черного бархата. Пуговицы позолоченные, эполеты золотые. Офицерский нагрудный знак был тоже позолоченный, с посеребренной символикой – орел, который восседал на обвитом канате якоре. В 1856 г. морской пехоте дозволено было носить в повседневной форме полукафтан без эполет, где звания определялись по золотым нарукавным венгерским узлам. Возможно, тогда была лишь узаконена уже применявшаяся в войну практика. С белой рубахой и черным галстукомбабочкой офицеры носили сине-черный жилет, застегнутый на ряд позолоченных пуговичек.

На офицерском кивере галуны были золотыми, бляха – позолоченной; на кепи – золотые галуны из плоской тесьмы, на донце венгерский узел, а на околыше золотой, обвитый канатом, якорь. Парадный поясной ремень был шелковый, с золотым шитьем и тремя алыми полосками, бляха овальная с орлом. Сабля образца 1845 г., в черных кожаных ножнах. На сабельной оправе (из позолоченной латуни) тоже нашлось место морской тематике – якорь ниже короны. В походе офицеры часто вооружались ударным морским пистолетом образца 1837 или 1842-1849 гг. либо кавалерийским офицерским пистолетом 1833 г.

Артиллерия и инженеры По указу Императора от 14 февраля 1854 г., артиллерия Франции имела следующую организацию:

Пять (№№ 1-5) полков пешей артиллерии в составе 12 рот канониров-прислуги, или пеших батарей, и 6 рот канониров-ездовых, или парковых батарей.

6-й артиллерийско-понтонерный полк (12 рот канониров-понтонеров и 4 роты канониров-ездовых).

Семь (№№ 7-13) полков ездящей артиллерии в составе 15 ездящих батарей каждый. Прислугу этих батарей перевозили на зарядных ящиках и передках орудий.

Четыре (№№ 14-17) полка конной артиллерии по 8 конных батарей. Ездовые и прислуга передвигались верхом.

12 рот рабочих артиллерии.

Пять рот оружейников.

Кроме того, в каждом полку имелся штаб, нестроевой взвод и ездящий кадр депо.

Полевые (ездящие) батареи состояли из 6 гаубиц или (конные батареи) 6 легких орудий.

Из всего этого штата, в Крыму действовали более 500 офицеров и 20000 рядовых полевых и осадных батарей артиллерии.

Внешний вид французской артиллерии вплоть до 1860 г. диктовался регламентом от 20 августа 1846 г., с последующими его изменениями и уточнениями. “Войска Восточной армии берут с собой кивер и каскетку”, - гласил приказ военного министра от 28 февраля.

Год спустя, 26 февраля 1855 г., это решение было подтверждено для артиллеристов. В Крыму они носили кивер образца 1846 г. в чехле – так они действовали при Альме. Но во время осады их головным убором стали кепи и фески. Хотя артиллеристы взяли в Крым и мундиры, под Севастополем они фактически носили куртки и шинели. Только унтера и офицеры оставались в мундирах. Берг упоминает двух пленных капралов, “щегольски” одетых “в одни мундиры”, но это явно унтер-офицеры.

Кивер в артиллерии был кожаный, обшитый темно-синим сукном, гусарского образца, высотой 180 мм спереди и 210 мм сзади. Козырек на нем круглый, снизу выкрашенный в зеленый цвет. Галун кругом верха (ширина 20 мм) и треугольные шевроны (углом вниз) по бокам – алого цвета, причем на каждом шевроне черный просвет делил его на два, шириной 19 мм (внешний) и 12 мм (внутренний) соответственно.

Размещенная под кокардой (с петлицей) медная бляха имела форму двух скрещенных пушек (длина 95 мм). Под пушками, на нижней кожаной ленте кругом кивера, стоял номер (высота 23 мм) полка или роты. Однако, ротам оружейников номер не полагался (возможно, вместо него использовалась гренада). Помпон полусферический, диаметром 50 мм, алой шерсти. В нестроевом взводе помпон был трехцветный (красный посредине).

В парадной форме над помпоном носили алый волосяной султан. Всем чинам на кивере полагался алый этишкет, кутасы которого висели на левой стороне лацкана. Для изготовления киверного чехла использовалась черная клеенка, а номер (высота 35 мм) наносили киноварью. Трубачам и музыкантам присвоен был черный меховой колпак (высота 23 см спереди и 26 см сзади). На нем шлык (весь, со шнурками и кистью) был алый, а помпон и этишкет – как у рядовых. Султан, тем не менее, был прямой, хотя и тоже алого цвета. Горнистам (понтонерный полк и роты рабочих и оружейников), однако, вместо колпака приходилось носить обычный кивер, который 2 мая 1854 г. было указано выдавать и трубачам с музыкантами вместо колпака. Цвет кепи (с прямоугольным козырьком) в артиллерии был темно-синий, а для выпушек и гренады околыша выбрали алый колер. Всем артиллеристам на кепи был положен подбородный ремень. Наконец, в форме для конюшни применялось темно-синяя шапочка типа фески (без кисти или козырька).

Мундир в технических войсках по-прежнему оставался (как отличие от прочих войск) фрачного покроя, из синего сукна очень темного оттенка, официально именуемого “королевским синим”. По борту он застегивался на семь пуговиц черненой кости, но их закрывал лацкан (2х7 больших форменных пуговиц). Воротник (высота 60 мм) с вырезом, а обшлага мыском, застегнутые сбоку на малую пуговицу выше обшлага. Алый цвет присутствовал на выпушках лацкана, воротника, низа мундира и ложных карманных клапанов на коротких фалдах. Обшлага, контр-погончики алых эполет и отвороты пол (с темно-синими гренадами) тоже были алого цвета. Пуговицы полусферические медные, диаметром 20 мм (лацкан и карманные клапаны) или 15 мм (обшлага и плечи). Эмблема на них (снизу вверх): полковой номер (кроме рот оружейников), 2 скрещенных ствола и гренада. Покрой куртки 9 июня 1853 г. установлен был по образцу пеших войск. Высота воротника (с вырезом), по регламенту, составляла 50 мм, но под влиянием моды его размеры, как и на мундире, постепенно сокращались. Цвет куртки, как обычно, не отличался от мундирного, застегивалась она на девять пуговиц. Обшлага мыском, погоны из сукна куртки, на воротнике – алые трехмысковые клапаны.

Шинель в артиллерии носили только пешие чины – унтер-офицеры и рядовые полка понтонеров, роты рабочих и оружейников, прислуга пеших и ездящих батарей. Цвет для шинели, как и у инженеров, был выбран темно-синий. Покрой: два ряда по 6 больших пуговиц, расстояние между рядами составляло 220 мм вверху и 110 мм – внизу. Воротник отложной, высотой 80 мм, без какой-либо символики. На рукавах прямые обшлага, на спине – хлястики (как в пехоте), но на плечах ничего не было. Способ ношения шинели был выбран своеобразный – внакидку, “поверх мундира, сабли и патронной сумы, ранец, его надлежит брать, помещается поверх шинели”. Собственно плащ использовался конными чинами: унтер-офицеры всех полков (исключая понтонеров), ездовые и прислуга конных батарей, ездовые ездящих батарей и трубачи пеших, конных и ездящих батарей.

Он был кавалерийского покроя, с пелериной, из темно-синего сукна. “Крымскую шинель” в артиллерии, похоже, не использовали, но с форменной шинелью могли, как и в пехоте, надевать и красную феску без кисти (тот же уставной calotte, но иного цвета), а с курткой

– красный кушак.

В артиллерии темно-синие панталоны с 1829 г. украшали с каждой стороны выпушка и два лампаса (по 30 мм) из алого сукна, отличительный знак всех технических войск до декабря 1914 года. Кроме того, опередив пехоту, уже в 1841 г. брюки получили не только ширинку, но и два кармана на бедрах. Тем, кто ездил верхом, на панталоны нашивали дополнительно штрипки, удерживаемые костяными пуговицами. Также, у понтонеров, рабочих и оружейников брюки внизу были обшиты полоской полотна, или же просто подрублена материя. Конные чины специально для верховой езды были снабжены еще и панталон де шваль кавалерийского образца (установленного 13 мая 1854 г.) с суконными леями и фальшивыми кожаными сапогами, данными им 13 ноября того же года. Но в Крыму активно использовался и старый вариант панталон, с леями полностью из черненой кожи. Наконец, все нижние чины артиллерии, включая унтер-офицеров, располагали и белыми полотняными брюками – их (наряду с синими) можно видеть на канонирах осадной батареи № 33 (14-я батарея 12-го полка) под Севастополем на рисунке лейтенанта Мольцхайма (1855 г.). Сапоги и ботинки с железными полированными шпорами (без чернения) либо, соответственно, башмаки и гетры у артиллеристов были армейского образца, перчатки – белые кожаные.

Снаряжение: черная кожаная патронная сума (на крышке два скрещенных орудия, 110х45 мм, увенчанные гренадой высотой 43 мм) и перевязь (ширина 60 мм) из белой бычьей кожи. Сабельная поясная портупея (кому положено): шириной 45 мм, из белой кожи, с двумя кольцами и S-образной застежкой с двумя медальонами (с артиллерийской символикой на них) из меди. В случае, если портупею носил пеший чин, два пасика заменялись лопастью сабли-тесака. Трубачи (или горнисты у понтонеров): портупея верховых чинов (пеших – у понтонеров), лядунка (с крышкой, выкроенной с тремя мысками – кроме горнистов рот рабочих и оружейников) и перевязь.

Ранец пеших чинов – пехотный, образца 1845 г., с тем отличием, что в нем не было отделения для патронов, а сам ранец – повыше и поуже, 350х340 мм. Чехол мундира или шинели имел белые кожаные ремни, торцы его обшивались темно-синим сукном, без эмблем. Ранец был модифицирован 16 июля 1854 г. и 27 марта 1856 г. – как в армейской пехоте (ремни, скатка шинели и чехол из тика).

Вооружение: ударный мушкетон (образца 1829 г. Т) и сабля-тесак пеших егерей образца 1842 г. – пешие чины. Конные чины получали саблю верховых канониров образца 1829 г. (гусарского типа, с одной дужкой на рукояти, темляк белый кожаный) и кавалерийский пистолет образца 1822 г. Т. Унтер-офицеры пеших батарей, рот канонировпонтонеров, рабочих и оружейников 13 марта 1855 г. получили поясной ремень пеших рядовых артиллерии, предназначенный для ношения сабли-тесака. До этого все унтерофицеры носили поясную портупею верховых чинов и саблю конных канониров. Также в их вооружение входил пистолет (у понтонеров и в ротах рабочих и оружейников – мушкетон).

Конское снаряжение (верховые лошади): сначала образца 1845 г., но в 1853 г. принята новая версия его. Первый вариант включал седло, уздечку и ремни из черненой кожи, белый овчинный вальтрап (с алыми фестами по краю), белый шерстяной чепрак (квадратный, сторона 1,40 м) и темно-синий чемодан (алые выпушки и гренада с прорезным номером на торцах). С 23 июня 1853 г. вальтрап положен из темно-синего сукна с алыми выпушками, галуном и гренадой, чушки – черные овчинные, а седло – из коричневой кожи. Черная полировка полированных железных стремян отменена тогда же.

Вальтрап трубачам и музыкантам оставлен прежний, но из черной овчины.

Знаки различия званий применялись следующие. Галунные шевроны (углом вверх над обшлагом) из алой шерсти или золотой “с зубчиками” с алой каемкой. Первый канонир орудийной прислуги либо ездовой, понтонер, рабочий или оружейник 1-го класса: алый шеврон на каждом предплечье. Рабочий 2-го класса (рабочие роты): алый шеврон только на правом рукаве. Фейерверкер (полки), лодочник (понтонеры), старшие рабочие и старшие оружейники (роты): два алых шеврона только на правом рукаве.

Капрал, сержант и старший сержант (понтонеры, рабочие и оружейники), либо бригадир, вахмистр и старший вахмистр (прочие части), и каптенармус: как в легкой кавалерии.

Трубач или горнист: только на мундире – трехцветный галун (из ромбиков) кругом воротника, по верху обшлагов и кругом трех пуговиц на талии сзади. Бригадир-трубач и капрал-горнист: выше нарукавных шевронов звания – галун должности. Вахмистр-трубач и сержант-горнист: вместо трехцветных – золотые шевроны без каймы, а над ними два золотых шеврона “с зубчиками” старшего вахмистра; на отворотах вышитые золотые гренады. На колпаке меховом султан прямой (алый в основании) и помпон (синий в центре) трехцветные; у капрала и сержанта горнистов был кивер нижних чинов. Шевроны за выслугу лет алые (только с мундиром).

Аджюданы, подобно офицерам, носили мундир из тонкого сукна, с позолоченными пуговицами (но с номером), где гренады на отворотах вышивались золотом. Контрпогончики были серебряные с пунцовым просветом (1 мм), а сами эполет (на правом плече) и контр-эполет серебряные с пунцовыми полосками (10 мм) посредине. Панталоны и снаряжение (лядунка с перевязью и поясной ремень из черной лакированной кожи) с 9 июня 1853 г. тоже были офицерские – в кавалерии эта мера была приведена в жизнь еще 26 декабря прошлого года. Кивер аджюданам полагался как у рядовых, но галун кругом верха – золотой с пунцовым просветом, а шевроны, петлица и этишкет – алые. В 1853 г.

шевроны были отменены, а петлица и этишкет отныне представляли собой отрезки алой шерсти длиной 50 мм, чередующиеся с отрезками длиной по 25 мм, из золотой нити. Кепи офицерское, горизонтальная тесьма – серебряная, а по всем швам – ало-золотая тесьма.

Офицерская униформа во всех частях артиллерии была единого образца. С середины 1850-х гг. обшивка кивера, мундир и панталоны, согласно требованиям моды, постепенно стали изменять цвет на черный. Однако, на Крымскую кампанию, видимо, эти перемены еще не распространяются.

Высота кивера (формально – аналогично образцу для нижних чинов) на протяжении 50-х гг. сокращалась. Кивер обшивался тонким сукном. Кругом верха кивера шел золотой галун “с зубчиками”, ширины следующей. Су-лейтенант: 20 мм. Лейтенант: 25 мм.

Капитан: 30 мм. Подполковник: серебряный, 35 мм (плюс еще внутренний золотой галун в 15 мм). Полковник: как подполковник, но оба галуна золотые. На офицерском кивере шевроны отсутствовали, а номер был заменен позолоченной гренадой (23 мм), увенчанной скрещенными орудиями. (На киверном чехле номер тоже отсутствовал.) Помпон позолоченный, 50 мм, из шнурка (у старших офицеров из матового витого шнура).

Султан из петушиных перьев, алый (трехцветный, в основании синий – старшие чины и полковой штаб), у полковника обычный султанчик; этишкет золотой. В походе (и в Крыму в том числе) офицеры носили кивер “из вощеной клеенки”, с помпоном. Кепи у офицеров не имело эмблемы на околыше, а пуговички фальшивого ремешка могли украшаться полковой эмблемой. В Крыму кепи или кивер вместе с мундиром составляли костюм артиллерийского офицера.

Мундир кроили из тонкого сукна, с позолоченными пуговицами (без номера полка) и вышитыми золотом (с блестками и канителью, в отличие от аджюданов) гренадами.

Контр-погончики были золотые (у капитана-инструктора, капитана – старшего аджюдана и подполковника – серебряные). Приборный металла эполет – золото, бахрома младших офицеров и капитанов – золотая матовая (золотая блестящая в пехоте).

Су-лейтенант:

золотые эполеты, правый – с бахромой. Лейтенант: золотые, левый с бахромой. Капитан:

золотые, оба с бахромой. Шеф эскадрона: золотые, справа эполет без бахромы. Майор:

наоборот. Полковник: золотые, бахрома на обоих эполетах. Лейтенантов (в Политехнической школе) и капитанов (исполняли одинаковые с су-лейтенантами функции) 2-го ранга выделяла пунцовая полоска посредине погона и поля эполета. А серебряные эполеты или тесьма кепи – капитана-инструктора (с золотой бахромой на обоих эполетах), капитана – старшего аджюдана (серебряная бахрома эполет) и подполковника (золотая бахрома).

В сентябре 1853 г. лейтенантам 2-го ранга было велено носить на кепи единую тесьму су-лейтенантов (вместо двух полосок по верху околыша), но это распоряжение так и осталось на бумаге. Зато некоторые су-лейтенанты носили лейтенантские кепи! Галстук из черного атласа, без белой каймы.

В походе, однако, на смену мундиру постепенно приходит однобортный полукафтан на девяти пуговицах, с воротником без клапанов и остроконечными обшлагами. В Крыму, по меньшей мере, один офицер артиллерии 2-го корпуса переделал свой форменный мундир в однобортный, убрав лацкан и заменив костяные пуговицы (или крючки) под ним рядом форменных пуговиц. Под этой импровизацией он носил обычный крымский жилет на пуговичках и цветной кушак под портупеей.

Шинель шили по образцу кавалерийских офицеров, из мундирного сукна, 2х7 больших пуговиц, длиной на 10 см ниже колен. На воротнике клапанов не было, обшлага

– мыском. На спине шинели присутствовали трехмысковые карманные клапаны с тремя пуговицами каждый. Пелерина офицерского плаща (кому он был положен) была длиннее, чем у нижних чинов; воротник – стояче-отложной, застегнутый на розетки с отштампованной головой льва; пуговицы на плаще обтягивались тканью. Форменные панталоны шили из мундирного сукна (алые выпушка и лампасы), с черными кожаными штрипками. О панталон де шваль регламент ничего не сообщает, леи и манжеты по низу штанин у них были из сукна. Обувь: сапоги и шпоры как у рядовых, а также кожаные краги офицеров кавалерии.

Снаряжение офицеров: лядунка с перевязью и поясная портупея из черной лакированной кожи при всех формах. На перевязи – позолоченный прибор (львиная голова и щиток с гренадой). Перчатки белые замшевые. Темляки имелись вседневный (весь из черной лакированной кожи) и парадный (черный шелковый с золотой кистью), кавалерийского типа. Оружие (до 23 августа 1856 г.): сабля офицерского образца 1829 г. и пистолеты для верховых офицеров образца 1833 г.

Конское снаряжение образца 1845 г.:

темно-синие чемодан и вальтрап с алыми выпушками, галуном (вальтрап) и гренадой. С 1854 г. гренада на чемодане и вальтрапе стала вышиваться золотом, и был введен повседневный чепрак, с выпушками и галунами вальтрапа, но без какой-либо иной символики.

Инженерные войска насчитывали к 1854 г. три полка, каждый в следующем составе:

нестроевая рота, рота саперов-ездовых и два батальона по 8 рот (1 минерная и 7 саперных). В осаде Севастополя участвовал в общей сложности один инженерный полк.

Минеры и саперы считались отборными солдатами, почему в их обмундировании присутствовали элементы мундира элитных рот – усы и бородка, красные эполеты и сабля. Походную форму в Крыму составили кивер (в чехле из черной клеенки) без помпона, шинель, панталоны в гетры и выкладка с ранцем, включая белый холщовый (с синими каемками) чехол на патронную суму.

Саперный кивер обшивался черной шелковой (!) тканью, галун кругом верха и треугольные шевроны (острием вниз) были из алой шерсти. Подбородный ремень застегивался на пряжку. Размеры кивера: высота спереди 170 мм, сзади – 200 мм; ширина козырька 60 мм, нижней кожаной ленты – 25 мм. Спереди – алый двойной помпон (гренадерского типа, 45 и 60 мм), кокарда и медная бляха. Последняя представляла собой трофей (каска над кирасой) над гренадой (наложенной на венок из листьев дуба и лавра и пару скрещенного холодного оружия – меч и алебарду) с номером полка на бомбе. У ездовых на кивере дополнительно присутствовал этишкет с двумя кутасами, из алой шерсти, длиной 4,70 м. Этишкет крепился на кивер сзади с помощью алого кордончика.

Кепи у инженеров и артиллерии было полностью темно-синее с алыми шнуркамивыпушками и гренадой (высота 35 мм) на околыше. Козырек прямоугольный, у ездовых присутствовал еще и подбородный ремень.

Мундир оставался старомодного фрачного покроя, сшитый из темно-синего сукна.

Воротник (с вырезом), лацкан, обшлага с клапанами полагались из черного бархата с алыми выпушками. Контр-погончики были алые, как и эполеты (гренадерские). Полы мундира (укороченные для ездовых) с алыми отворотами, украшенными синей гренадой.

Карманные клапаны трехмысковые, вертикальные, с тремя пуговицами и алой выпушкой.

На латунных пуговицах трофей (каска и кираса) в ободке. Нашивки по званиям пехотного типа, алые/золотые.

Куртка (на девяти пуговицах) имела воротник цветом как на мундире, но обшлага прямые, увенчанные малой форменной пуговицей. Шинель, хотя и пехотного покроя, отличалась цветом – темно-синим. На воротник (высота 55 мм) нашивались (занимая всю его переднюю часть) трехмысковые клапаны (ширина 30 мм) из черного бархата с алой выпушкой по трем сторонам. Контр-погончики эполет из алого сукна. Унтер-офицерскую шинель выделяло отсутствие хлястиков и покрой “в талию”. Саперам-ездовым вместо шинели полагался темно-синий кавалерийский плащ с пелериной. Панталоны артиллерийского образца, с двумя алыми лампасами (ширина 30 мм) и выпушкой. Как и прочие конные войска, ездовые (носившие сапоги и белые кожаные перчатки) получили 13 ноября 1854 г. новый образец панталон де шваль, с фальшивыми сапогами.

Патронная сума пехотная, но с медной гренадой на крышке. Плечевые перевязи сумы и сабли, однако, в инженерных войсках оставались из белой кожи. Ружейный ремень тоже из белой кожи. Ездовым, напротив, полагались кавалерийская лядунка (с гренадой) на белой перевязи и белый поясной ремень (застегивался на две медных круглых пластины) для сабли. Чемодан темно-синий с алыми выпушками и гренадой на торце (в бомбе номер полка). Ранец пешие саперы и минеры носили такой же, что был у саперов пехотных полков. В остальном снаряжение инженерных полков ориентировалось на пехоту или (ездовые) легкую кавалерию.

Вооружение: саперы и минеры – вольтижерский мушкет, штык и артиллерийская сабля образца 1816 г. (прямой клинок в “римском” стиле). Унтер-офицеры: шпага 1816 г.

на кожаной перевязи, а вне строя – на черной кожаной лакированной портупее. Саперыездовые: сабля и пистолет легкой кавалерии. Защитное снаряжение включало в себя выкрашенные в черный цвет стальные шлем (“горшок на голову”) и кирасу (с защитным воротом), которых выдавалось примерно по 50 штук на роту. Применявшиеся тогда образцы 1833, 1836 и 1838 гг. отличались только весом – последний весил целых 20,5 кг.

Офицерский кивер, в отличие от рядовых, мог обшиваться не только шелком, но и черным фетром. Шевроны по бокам и верхний галун были золотые. Ширина этого галуна зависела от чина: 25 мм (лейтенанты), 30 мм (капитан) и 35 мм (старшие офицеры).

Полковника и подполковника выделял второй галун (15 мм), причем первый галун у подполковника был серебряный. Помпон как у рядовых. Дополнительно у старших офицеров еще и трехцветный султан, а у полковника – султанчик. На кепи обращали на себя внимание золотые галуны и отсутствие гренады на околыше. Офицерский мундир кроился, как обычно, из тонкого сукна, с золотыми гренадами на отворотах. Эполеты пехотные, золотые. (Чины капитана и лейтенанта 2-го ранга носили посредине эполета полоску из пунцового шелка.) Галстук из черного атласа, перчатки белые хлопковые, а у старших офицеров пеших частей и офицеров саперов-ездовых – кожаные белые. С 10 марта 1854 г. офицерам дозволялось носить в повседневной форме полукафтан из темносинего сукна, на девяти пуговицах. Воротник здесь был украшен клапанами из черного бархата с алыми кантами, а прямые обшлага застегивались на две малых пуговицы.

Вместо шинели все офицеры использовали темно-синий плащ с пелериной, воротник которого застегивался на две круглых бляхи с львиными мордами на них.

Офицеры саперов-ездовых: лядунка офицерская легкой кавалерии, с позолоченной гренадой на крышке. Поясной ремень шпаги или сабли был из черной лакированной кожи.

Застегивался он на две позолоченных пластины, воспроизводящих рисунок форменной пуговицы. Будучи в мундире, офицеры пеших частей использовали для ношения шпаги портупею из ткани с лопастью из лакированной кожи. На чемодане имелись алые выпушки и золотая гренада, а вседневный чепрак отличался выпушкой, галуном и гренадой алого цвета. Оружие: шпага армейского образца 1831 г., потом – особого образца 1855 г., для инженеров. Старшие чины – образец 1831 г. с резьбой, а с 1855 г. – шпага офицеров штаба. Все офицеры инженерных войск в конном строю – сабля и пистолет офицера легкой кавалерии, смененные в 1855 г. саблей старшего офицера пехоты и пистолетом офицера штаба.

Тяжелая кавалерия В Крыму действовали 6-й и 9-й кирасирские полки, а из драгунских полков французской армии туда были отправлены 6-й и 7-й полки. Оба драгунских полка (вместе с 4-м гусарским) дивизии отличились в бою при Кугиле (близ Евпатории) 29 сентября 1855 г. С 20 апреля 1854 г. все полки кавалерии состояли из шести эскадронов.

Каска у кирасир оставалась образца 1845 г., стальная. Передний и задний козырьки стальные с латунной каймой. На верх пригонялся латунный гребень (спереди голова Медузы), а подбородный ремень обшивался латунной чешуей. Тюрбан (околыш) из черного тюленьего меха закрывал и передний козырек и доходил до места присоединения гребня к корпусу. На гребне – красная волосяная кисть и черная конская грива. Слева находился красный перьевой султан и у основания его помпон эскадронного цвета (см.

ниже в разделе о егерях). Кепи: околыш темно-синий, тулья и донце красные с темносиними выпушками, эмблема на околыше (только для нижних чинов) – красная гренада.

ЮКАТ.465255.019РЭ Аппаратура Арлан-1451 Руководство по эксплуатации Часть I ЮКАТ.465255.019РЭ СОДЕРЖАНИ...» О ПРИЗНАНИИ ДОЛЖНИКА НЕСОСТОЯТЕЛЬНЫМ (БАНКРОТОМ) Совершение сделки конкурным управля...» ГРАЖДАНСКОЙ АВИАЦИИ Л.Н. ЕЛИСОВ, С.В. ГРОМОВ В работе исследуются проблемы тренажерной подготовки летного состава гражда...»

«Портрет святителя Димитрия Ростовского из собрания Сергиево-Посадского музея-заповедника О.И. Зарицкая Среди портретов иерархов, хранящихся в Сергиево-Посадском музеезаповеднике, выделяется полотно с изображением ростовского Святителя Димитрия Туптало1. Он написан на холсте и имеет значительные размеры широкого п...»

«ОАО Мобильные Телесистемы Тел. 8-800-250-0890 www.sakha.mts.ru Алмаз Федеральный номер / Авансовый метод расчетов Получайте баллы МТС Бонус и обменивайте их на бесплатные минуты, SMS и другие вознаграждения (1 балл = 3 рубля от начислений за Интернет-услуги МТС и 6 рублей от остальных начис...»

«А.В. Вознюк ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ НАУЧНО-ФИЛОСОФСКИЕ И ЛИЧНОСТНЫЕ СМЫСЛЫ БЫТИЯ Содержание Введение Смысл как Целое Соответствия, изоморфные триадной модели бытия Смысл как Цель Выводы Дополнение 1. Взаимное соответствие основных бытийных триад Дополнение 2. Основные модели универсальной парадигмы развития Литерат...» сюжетах. Kнига вторая: Издать Книгу; 2013 ISBN 978-1-304-58747-3 Аннотация В книге изве...» Самостоятельная работа – 60 часов. Индивидуальное задание – 1 (самостоятельная контрольная работа). Зачетная работа – 1. Рекомендовані...» возвращение на службу всех ранее уволенных Павлом....» 2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - разные матриалы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

ВИТАЛИЙ АНДРЕЕВИЧ УЛЬЯНОВ (1925 -2011) - ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА с 1944 г. Его послужной список включает 45 лет службы в Вооруженных Силах, руководство Орджоникидзевским высшим общевойсковым командным училищем. Он награжден орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны, орденами «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» и Дружбы народов, 23 медалями.

Спустя 65 лет после присвоения звания Героя Советского Союза Виталий Андреевич говорит о совершенном подвиге как о чем-то обыденном: "Я не сбивал и не таранил самолеты, не закрывал своим телом амбразуру. Я просто воевал в пехоте со своей 45-миллиметровой пушкой. Ее в народе назвали «Прощай, Родина!» Все время находились рядом с пехотой. Когда шли танки, пехотинец все-таки мог пригнуться в окопе, а мы не имели права пригибаться: должны были стрелять…" Вместе со старшим на год двоюродным братом, нацепив для убедительности все существовавшие тогда спортивные значки, попытался «просочиться» в добровольцы. Ему это почти удалось, но случайно выяснилось, что новоявленному «волонтеру» нет восемнадцати лет, и его тут же вычеркнули из списков. Чуть позже, когда по сталинскому призыву на заводе начали формировать дивизион истребителей танков, юноша все-таки осуществил задуманное. Осенней ночью 1942 года его и сотни таких же, как он, парней погрузили в эшелон и повезли к Дону, под Сталинград. У каждого из бойцов был изготовленный в Ижевске именной карабин с выгравированными по всему стволу словами «Смерть немецким захватчикам!» А на прикладе - монограмма: «174-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион имени комсомола Удмуртии». Рядовой Ульянов был в этом дивизионе наводчиком 45-миллиметровой противотанковой пушки.

В первом же бою 19 января 1943 года в селе Новожков Ворошиловградской области подбил средний танк, подавил четыре огневые точки, стрелявшие из окон домов, и отдельно осколочными снарядами уничтожил до 20 немецких автоматчиков. Был ранен в ступню, отстреливался из личного оружия, после окончания боя эвакуирован. Ветеран вспоминает, как артиллерийский расчет двинулся по указанному маршруту. Но на одном из участков прорвались вражеские танки. Поступил приказ отходить. Лошадей не было, и солдаты покатили орудие на себе. Шли молча: видимо, каждый переживал случившееся. Вдруг сзади послышался шум. Танки! Бойцы подхватили орудие и покатили его к недалеко стоявшим сараям. Оттуда Ульянов увидел, что на пригорке, с которого они только что съехали, появился силуэт танка. От него бойцов отделяло всего метров триста. Виталий произвел выстрел. Снаряд прошел над башней. Орудие от выстрела откатилось назад, так как станины не были подкопаны в землю, и Ульянова колесом прижало к сараю. Танк спускался с пригорка. Ульянов успел произвести второй выстрел. И снова промахнулся! Затем выстрелил танк. Снаряд прошел над орудием и попал в дом, стоявший за сараем. Дом загорелся. Второй выстрел танка тоже не достиг цели. Потом танк дал очередь, которая прошлась по щиту орудия. Когда танк приблизился почти вплотную, Ульянов выстрелил. Как будто что-то раскаленное вошло в танк, и оттуда вырос факел… За свой первый подбитый танк рядовой Ульянов получил медаль «За отвагу». После госпиталя был направлен в запасной полк, но в пути пересел на эшелон, следующий на фронт. Был зачислен наводчиком во взвод противотанковых пушек 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая дивизия).

С апреля 1943 года вместе с частью находился в районе города Короча, где строились оборонительные сооружения, обучались способам борьбы с новыми немецкими танками. Дивизия находилась во втором эшелоне обороны в ходе сражения на Курской дуге, но 7 июля 1943 была поднята по тревоге и заняла заранее подготовленные оборонительные рубежи.В ходе последующих боёв Ульянов уничтожил 3 вражеских средних танка (сам он считает «своими» только два). Его орудие было разбито, командир орудия погиб. Вместе с подносчиком Максимом Строговым Ульянов вытащил в тыл раненого заряжающего орудия. Безорудийный артиллерист сутки прослужил в миномётном взводе, а затем стал командиром отделения во взводе разведки под командованием будущего Героя Советского Союза Лаврентия Беляева. В ходе одного из разведпоисков группе удалось захватить документы и несколько пулемётов противника. К исходу одного из дней боёв на передовой осталось всего 22 бойца и ни одного офицера. Восемнадцатилетний младший сержант Ульянов принял командование полком. Из вооружения у части имелось противотанковое ружьё, два пулемёта, гранаты, и по одной винтовке и автомату на человека. Ввиду недостатка патронов он применил хитрость: когда немцы начинали атаку, по ним вёлся огонь из винтовок, а когда они подходили ближе - уже из автоматов. Это создавало видимость присутствия на позициях большего числа солдат. Таким образом удалось удерживать позицию несколько дней до прихода подкреплений. Часть была отведена на переформирование, где с прибытием офицеров должность сержанта Ульянова с командира полка постепенно понижалась до командира взвода. За бои на Курской дуге Ульянов был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В представлении говорилось:"С 7 июля 1943 года по 18 июля 1943 г. тов. Ульянов проявил себя бесстрашным артиллеристом. Во время танковой атаки противника тов. Ульянов из 45-мм пушки уничтожил 3 вражеских средних танка, 12 гитлеровцев, 3 мотоцикла и 1 автомашину с пехотой. Тов. Ульянов с тремя бойцами уничтожил огневую точку - станковый пулемёт противника. 17 июля 1943 г. тов. Ульянов со своим отделением ходил в контратаку, где уничтожил 7 гитлеровцев и захватил 2 ручных пулемёта и ценные документы убитых гитлеровцев и доставил в штаб. Командир батальона гвардии капитан БЕЛОБАБА».

29 сентября 1943 года командир орудия гвардии сержант Виталий Ульянов первым из артиллеристов батареи переправился через Днепр в районе села Дериевка (Онуфриевский район Кировоградской области Украины). Огнём своего орудия подавил несколько огневых точек противника, обеспечивая форсирование реки батальоном. Всё это время он продолжал командовать и взводом и своим орудием одновременно. В ходе дальнейших боёв Ульянов подбил немецкую самоходную установку StuG III, но немцам удалось её оттащить на свои позиции. Но задача была выполнена, и врагу не удалось пройти.В ходе дальнейшего наступления в бою за село Куковка при отражении контратак противника Ульянов остался один командиром сразу двух орудий, ведя огонь из них попеременно. В этом бою ему удалось подбить два вражеских танка и 7 бронетранспортёров. Огнём повредил вражеское орудие и уничтожил значительное количество солдат противника. Всего в том бою огнём двух орудий удалось сорвать атаку противника численностью до батальона. За эти бои он представлен к званию Героя Советского Союза. Как вспышки, в памяти ветерана высвечиваются новые эпизоды. Вот ровесники-солдаты на марше рядом со своей пушкой-«сорокапяткой» по щиколотку в грязи. Вот лошади, выбиваясь из сил, уже не в состоянии тащить орудие по песку, и возничие, 40-летние мужики, хлещут их кнутами с привязанными на концах гайками. Вот остервенело орут понтонеры, поторапливая к погрузке. То тут, то там на реке рвутся снаряды и мины. Вот в горячке боя его товарищ, раненный осколком, тщетно пытается запихнуть обратно в развороченный живот вывалившиеся кишки. А вот беседа у какой-то деревенской избы с командиром батальона, его фраза: «Кажется, в вилку берут» и в следующий момент - попадание снаряда в стоящее рядом дерево, посеченная осколками правая нога и… полное отсутствие боли. 22 октября 1943 года в ходе очередного боя Виктор Ульянов был тяжело ранен.

Так как ранение было достаточно серьезным, Ульянова отправили в тыл, в Челябинск. По дороге чуть не потерял ногу - началось воспаление. И только «костыльная дробь» по переборке плацкартного вагона его пожилого соседа в санитарном поезде заставила врачей включить героя-сержанта в список первой очереди и срочно прооперировать. Ногу спасли. Но часть осколков он до сих пор носит в себе. После лечения и реабилитации в Челябинске судьба забросила сержанта Ульянова в родной Киев. По решению члена военного совета артиллерии Красной Армии генерал-лейтенанта Прочко героя, рвавшегося всеми силами на фронт, направили учиться военному делу во Второе Киевское училище самоходной артиллерии. И как ни упирался и ни настаивал на своем Ульянов, генерал Прочко, лично принявший его в Москве, своего решения не изменил, сказав на прощание пророческую фразу: «Учись, сынок, а служить тебе еще, как медному котелку!» Год учебы - и на плечах Ульянова засияли звездочки младшего лейтенанта. В приказном порядке, сославшись на распоряжение Сталина беречь обученные геройские кадры в тылу до особого распоряжения, Ульянова оставили в училище. В родном Киеве он и встретил долгожданный День Победы. С должности командира роты в Калининграде офицер Ульянов поступил в Академию бронетанковых войск. В 1959 году окончил ее и получил назначение командиром танкового батальона в Кишинев. Дорос там до командира танкового полка, затем поступил в Академию Генерального штаба. После Академии Генштаба в 1968 году Ульянов стал заместителем командира дивизии в Днепропетровске, а еще через полгода - ее командиром. Затем были события на Даманском полуострове и шесть с половиной лет командования дивизией на Дальнем Востоке. И всюду его сопровождала верная жена, наравне с ним деля тяготы и лишения военной службы. В 1974 году Виталий Андреевич был назначен начальником знаменитого Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища. С 1985 года генерал-лейтенант Ульянов В. А. - в отставке. источники http://www.kvoku.org/images/kvoku/pages/ulyanov-1/ulyanov-1.htm и https://ru.wikipedia.org/wiki/Ульянов,_Виталий_Андреевич #подвиг

Вита́лий Андре́евич Улья́нов (род. 23 февраля , Киев , УССР , СССР - 14 октября 2011 года , Москва , Российская Федерация) - участник Великой Отечественной войны , генерал-лейтенант, Герой Советского Союза (1944).

Биография

Родился в семье рабочего. Русский. Окончил 6 классов. Работал токарем, затем в отделе технического контроля на заводе «Арсенал», с которым после начала Великой Отечественной войны был эвакуирован в Воткинск . В 1942 году на заводе было сформирован добровольческий 174-й отдельный артиллерийский истре­бительно-противотанковый дивизион имени Комсомола Удмуртии , вооружённый противотанковыми орудиями , выпущенными сверх плана. В его ряды записался и Виталий Ульянов.

После обучения на полигоне в Кубинке в начале 1943 года в звании младшего сержанта и в должности наводчика орудия попал на фронт. В первом же бою 19 января 1943 года в селе Новожков Ворошиловградской области подбил средний танк, подавил четыре огневые точки, стрелявшие из окон домов, и отдельно осколочными снарядами уничтожил до 20 немецких автоматчиков. Был ранен в ступню, отстреливался из личного оружия, после окончания боя эвакуирован. За этот бой Ульянов был награждён медалью «За отвагу».

После госпиталя был направлен в запасной полк, но в пути пересел на эшелон, следующий на фронт. Был зачислен наводчиком во взвод противотанковых пушек 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая дивизия).

С апреля 1943 года вместе с частью находился в районе города Короча , где строились оборонительные сооружения, обучались способам борьбы с новыми немецкими танками. Дивизия находилась во втором эшелоне обороны в ходе сражения на Курской дуге , но 7 июля 1943 была поднята по тревоге и заняла заранее подготовленные оборонительные рубежи.

В ходе последующих боёв Ульянов уничтожил 3 вражеских средних танка (сам он считает «своими» только два). Его орудие было разбито, командир орудия погиб. Вместе с подносчиком Максимом Строговым Ульянов вытащил в тыл раненого заряжающего орудия.

Безорудийный артиллерист сутки прослужил в миномётном взводе, а затем стал командиром отделения во взводе разведки под командованием будущего Героя Советского Союза Лаврентия Беляева . В ходе одного из разведпоисков группе удалось захватить документы и несколько пулемётов противника.

К исходу одного из дней боёв на передовой осталось всего 22 бойца и ни одного офицера. Восемнадцатилетний младший сержант Ульянов принял командование полком. Из вооружения у части имелось противотанковое ружьё, два пулемёта, гранаты, и по одной винтовке и автомату на человека. Ввиду недостатка патронов он применил хитрость: когда немцы начинали атаку, по ним вёлся огонь из винтовок, а когда они подходили ближе - уже из автоматов. Это создавало видимость присутствия на позициях большего числа солдат. Таким образом удалось удерживать позицию несколько дней до прихода подкреплений.

Часть была отведена на переформирование, где с прибытием офицеров должность сержанта Ульянова с командира полка постепенно понижалась до командира взвода. От предложений обучаться на офицера Ульянов отказывался. По его словам, причина этому была простая:

Раненого солдата или сержанта выписывают домой на шесть месяцев с перекомиссией. Он едет к себе домой, через шесть месяцев он должен прийти на комиссию, а там, может, его отправят в армию. Во-первых, он это время живёт дома. Во­-вторых, он может пойти на работу и получить бронь. А офицер в во­енкомат и в ОПРОС или ещё куда-то в «пожарную команду». Офи­церов домой не отпускали. Я что, храбрее других, что ли? Я тоже хо­тел, в случае ранения, уехать домой.

За бои на Курской дуге Ульянов был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В представлении говорилось:

"С 7 июля 1943 года по 18 июля 1943 г. тов. Ульянов проявил себя бесстрашным артиллеристом. Во время танковой атаки противника тов. Ульянов из 45-мм пушки уничтожил 3 вражеских средних танка, 12 гитлеровцев, 3 мотоцикла и 1 автомашину с пехотой. Тов. Ульянов с тремя бойцами уничтожил огневую точку - станковый пулемёт противника. 17 июля 1943 г. тов. Ульянов со своим отделением ходил в контратаку, где уничтожил 7 гитлеровцев и захватил 2 ручных пулемёта и ценные документы убитых гитлеровцев и доставил в штаб. Командир батальона гвардии капитан БЕЛОБАБА».

29 сентября 1943 года командир орудия гвардии сержант Виталий Ульянов первым из артиллеристов батареи переправился через Днепр в районе села Дериевка (Онуфриевский район Кировоградской области Украины). Огнём своего орудия подавил несколько огневых точек противника, обеспечивая форсирование реки батальоном. Всё это время он продолжал командовать и взводом и своим орудием одновременно. В ходе дальнейших боёв Ульянов подбил немецкую самоходную установку StuG III , но немцам удалось её оттащить на свои позиции. Но задача была выполнена, и врагу не удалось пройти.

В ходе дальнейшего наступления в бою за село Куковка при отражении контратак противника Ульянов остался один командиром сразу двух орудий, ведя огонь из них попеременно. В этом бою ему удалось подбить два вражеских танка и 7 бронетранспортёров. Огнём повредил вражеское орудие и уничтожил значительно количество солдат противника. Всего в том бою огнём двух орудий удалось сорвать атаку противника численностью до батальона.

За эти бои он представлен к званию Героя Советского Союза.

22 октября 1943 года в ходе очередного боя Виктор Ульянов был тяжело ранен. Санитарным поездом он был доставлен в госпиталь в Златоусте , где долгое время находился на излечении. Работал в Златоустовском военном комиссариате.

После окончания войны Ульянов продолжил службу в армии. В 1945 году он окончил Киевское училище самоходной артиллерии, в 1959 году - Военную академию бронетанковых войск , а в 1968 году - Военную академию Генерального штаба . Был начальником Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища. С 1985 года генерал-лейтенант Ульянов В. А. - в отставке.

Жил в Москве. Был председателем правления фонда «Мегапир». Является автором одной из глав книги «Я дрался с Панцерваффе».

Решением Воткинской городской Думы от 27 июня 2007 года № 250, учитывая большой вклад в развитие военно-патриотического воспитания жителей города Воткинска Виктору Ульянову присвоено звание почётного гражданина Воткинска .

ФИЛОСОФИЯ ЖИЗНИ И ПОДВИГА ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА, ГЕНЕРАЛ ЛЕЙТЕНАНТА ВИТАЛИЯ АНДРЕЕВИЧА УЛЬЯНОВА

В прошлые времена, вступая в жизнь, часто молодые люди брали себе в пример жизнь и деятельность какой-либо выдающейся личности, на которую равнялись. Даже издавалась такая серия книг – «Жизнь замечательных людей». Вот и для меня, как и для многих моих товарищей по учебе и службе в Орджоникидзеском ВОКУ, таким героем был начальник нашего училища, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Виталий Андреевич Ульянов.

Сегодня, когда Виталия Андреевича нет уже с нами, еще раз хотелось бы обратиться к его светлой памяти и богатому жизненному опыту. Вспоминая долгие часы, проведенные в откровенных беседах, хотелось бы довести до широкого круга читателей его идеи, мысли, взгляды на жизнь. С каждым годом сокращается число участников Великой Отечественной войны. Время неумолимо. Но наш сыновний долг – донести память об этих замечательных людях до потомков. Вот это и подвигло меня на написание этой статьи. Да еще и то, что прав был С. Экзопюри, утверждавший, что «самая большая роскошь, которой располагает человек, – это роскошь человеческого общения».

Общение с В.А. Ульяновым во многом сформировало и меня как личность, помогало прео долевать трудности и выходить победителем из всех испытаний, которые мне посылала судьба. По мнению Виталия Андреевича, судьбоносным для него стало то обстоятельство, что он родился 23 февраля. Как потом шутили однополчане, ему на роду было написано стать военным. В 17 лет добровольцем уйдя на фронт, он в 18 уже стал кавалером Золотой Звезды Героя Советского Союза. Более сорока лет в общей сложности прошагал Виталий Андреевич по жизни в воинском строю. Всякое случалось на этом пути. Но куда бы ни бросала и на какие бы высоты ни поднимала его военная судьба, та, фронтовая, сержантская школа жизни всегда была с ним. Юношей познав армию изнутри, он потом не без основания считал себя вправе действовать, исходя из личного опыта, в том числе фронтового, даже если это порой не укладывалось в какие-то каноны или не нравилось вышестоящему начальству. Самостоятельность и решительность, целеустремленность в поступках, мыслях были его отличительными чертами характера.

Война началась, когда Виталию Андреевичу едва исполнилось шестнадцать. Он пошел работать на знаменитый киевский Арсенал токарем. Но фронт подступал все ближе к Киеву, и завод эвакуировали в Воткинск, в Удмуртию. Там наладили выпуск 45-мм артиллерийского орудия, легендарной сорокапятки. Окопная молва дала ей название: «Прощай, Родина!» Но других пушек не было, а немецкие танки продолжали рваться в глубь территории Советского Союза. На фронте, по воспоминаниям Виталия Андреевича, в критических ситуациях его не раз выручало хорошее знание материальной части орудия – не зря собирал ее своими руками. Знал по личному опыту, если хватит выдержки не пальнуть фашистскому танку в лоб, а дождаться, когда бронированная махина подставит бок, – загорится как миленькая.

Вообще-то можно сказать, что свой первый «бой» Ульянов принял еще в Воткинском горкоме комсомола, когда вместе со старшим на год двоюродным братом Вилей, нацепив для убедительности все существовавшие тогда спортивные значки, попытался «просочиться» в добровольцы. И получилось бы, пожалуй, если бы не секретарь горкома Хрисанфова, знавшая их семью еще по Киеву, а теперь проживавшая в одном бараке с ними. Встретив утром бабушку Виталия, она воскликнула: «Ой, Мария Афанасьевна, какие у вас ребята молодцы, подали заявления, оба едут на фронт добровольцами!». «Как «оба»?! – всплеснула руками бабушка. – Витьке-то семнадцать всего…». Новоявленного «волонтера» тут же вычеркнули из списков. Лишь потом, когда по сталинскому призыву на заводе начали формировать дивизион истребителей танков, ему все-таки удалось осуществить задуманное.

Осенней ночью 1942 г. его и сотни таких же, как он, парней погрузили в эшелон и повезли к Дону, под Сталинград. У каждого из бойцов был изготовленный в Ижевске именной карабин с выгравированными по всему стволу словами «Смерть немецким захватчикам!». А на прикладе – монограмма: «174-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион имени комсомола Удмуртии». Рядовой Ульянов был в этом дивизионе наводчиком 45-мм противотанковой пушки. После обучения на полигоне в Кубинке, в начале 1943 г. в звании младшего сержанта и в должности наводчика орудия он попал на фронт. Воевал на Воронежском, Степном, 1-м Украинском фронтах, под Сталинградом. Освобождал Кантемировку, Балаклею, Барвенково, Славянск, Красноград.

В.А. Ульянов вспоминал: «Хотя в известной песне и утверждается, что самый трудный бой – последний, я же считаю таковым бой первый. Он самый трудный, потому что ты еще ничего не знаешь, все в первый раз. Это потом мы осознали: выжил в первом бою – хорошо, выжил во втором – молодец, остался жив после третьего – ты уже бывалый боец, ты уже знаешь, когда надо пригнуться, где проползти, где пробежать, где сесть, как от кухни не отстать, что приберечь, чтобы погрызть можно было, что сохранить, что выбросить, чтобы не мешало, и лишней тяжести не нести... А последний... Из песни слов, конечно, не выкинешь, но все же последний бой – он скорее опасный, чем трудный, потому что очень уж хочется живым остаться...».

Боевое крещение Виталий Ульянов вместе с товарищами принял под Новопсковском: часть получила приказ занять позиции и сдержать немцев, пытавшихся вырваться из сталинградского котла. В.А. Ульянов вспоминал: – «Командиром нашего орудия был сержант Дыдычкин, а ездовым – рядовой Гайнуллин. Мы двинулись по указанному маршруту. Поступил приказ: «Берите орудия и отходите по дороге вниз!». Приказ есть приказ. Мы еще вроде бы не навоевались, не настрелялись, а уже отходить надо. Но нам сказали, что где-то там прорвались танки. Лошадей не было, и мы покатили орудие по дороге на себе. Шли молча: видимо, каждый переживал все произошедшее в одиночку.

Вдруг сзади послышался шум. Как и положено в таких случаях, я доложил: «Слышу шум мотора!». И кто-то сразу: «Танки!». Справа тянулись сараи и дома. Сержант Дыдычкин скомандовал: «К сараю!». Оттуда я увидел, что на пригорке, с которого мы только что съехали, маячит силуэт танка. Дыдычкин подал команду: «Бронебойным – по танку!». От танка нас отделяло всего метров триста. Я произвел выстрел. Снаряд прошел точно над башней. Танк по дороге спускался с пригорка. Я успел произвести второй выстрел. И снова не попал! Танк приблизился к нам почти вплотную. Мы уже находились вне зоны его огня. Третьим снарядом я в него попал. Как будто что-то раскаленное вошло в танк, и оттуда вырос факел…». За первый свой подбитый танк рядовой В. Ульянов получил медаль «За отвагу».

С апреля 1943 г. вместе с частью находился в районе города Корочи, где строились оборонительные сооружения, обучались способам борьбы с новыми немецкими танками. В ходе сражения на Курской дуге дивизия была отведена во второй эшелон обороны, но 7 июля 1943 г. ее подняли по тревоге, и она заняла заранее подготовленные оборонительные рубежи.

Из рапорта командира батальона гвардии капитана Белобабы: «С 7 июля 1943 г. по 18 июля 1943 г. товарищ Ульянов проявил себя бесстрашным артиллеристом. Во время танковой атаки противника он из 45-мм пушки уничтожил 3 вражеских средних танка, 12 гитлеровцев, 3 мотоцикла и 1 автомашину с пехотой. 17 июля 1943 г. товарищ В. Ульянов со своим отделением ходил в контратаку, где уничтожил 7 гитлеровцев и захватил 2 ручных пулемета и ценные документы убитых гитлеровцев и доставил их в штаб». К исходу боев на передовой осталось всего 22 бойца и ни одного офицера. Восемнадцатилетний младший сержант В. Ульянов принял командование полком. Из вооружения у части имелось противотанковое ружье, два пулемета, гранаты и по одной винтовке и автомату на человека. Ввиду недостатка патронов он применил хитрость: когда немцы начинали атаку, по ним велся огонь из винтовок, а когда они подходили ближе – уже из автоматов. Это создавало видимость присутствия на позициях большего числа солдат. Таким образом, удалось удерживать позицию несколько дней до прихода подкреплений.

Часть была отведена на переформирование, где с прибытием офицеров должности, исполняемые сержантом В. Ульяновым начиная с командира полка постепенно понижались до командира взвода. От предложений обучаться на офицера Ульянов отказывался. За бои на Курской дуге В. Ульянов был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Для лечения полученного ранения он был отправлен в тыл. Но по дороге пересел в эшелон, идущий на фронт, и вновь оказался среди боевых товарищей.

К сентябрю 1943 г. подразделения дивизии вышли к Днепру. Его расчет первым переправился через реку. Повезло – не попали, не убили и не потопили вражеские снаряды. Бойцы мигом развернули свое орудие и начали прицельно бить по врагу. Как напишут потом в донесении командиры – «подавили несколько фашистских огневых точек, чем обеспечили форсирование реки батальоном и полком». Но и враг, получив по зубам, пришел в ярость. Начались жестокие контратаки, бой покатился огненным смерчем по истерзанной металлом земле. Прямым попаданием разнесло в клочья одно орудие вместе с расчетом. Замолчало другое: пушка стоит, а стрелять некому, все полегли. Виталий Андреевич огляделся и похолодел – он остался один на два орудия... Как заряжал и наводил, о чем думал в те роковые минуты, – не припомнить. Но из этих двух орудий в одиночку сумел подбить два танка и три бронетранспортера врага.

Этот подвиг гвардии сержанта В. Ульянова потом прогремит по всему фронту, о нем будут читать солдаты в окопах. 20 октября 1943 г. командир 280-го стрелкового полка, гвардии подполковник Плутахин представил Ульянова к званию Героя Советского Союза. Уже на следующий день представление утвердил командир дивизии, гвардии полковник Петрушин, а еще через день – командующий 37-й армией, генерал-лейтенант Шарохин.

Поколение, прошедшее горнило Великой Отечественной войны, всегда отличала скромность. Спустя 65 лет, после присвоения звания Героя Советского Союза, Виталий Андреевич говорил о совершенном подвиге как о чем-то обыденном: «Есть Герои Советского Союза, которые совершили подвиг, – вспоминал он. – Закрыл амбразуру своим телом – это подвиг. Или пошел на таран – тоже подвиг. У меня есть товарищ, дважды Герой Советского Союза, Виталий Иванович Попков. Он сбил сорок один самолет, а боев было около пятисот! Во время каждого боя он совершал подвиг. Я не сбивал и не таранил самолеты, не закрывал своим телом амбразуру. Я просто воевал в пехоте со своей 45-миллиметровой пушкой. Все время находились рядом с пехотой. Когда шли танки, пехотинец все-таки мог пригнуться в окопе, а мы не имели права пригибаться: должны были стрелять…».

22 октября он примет еще один беспощадный бой, который оборвет удачливую фронтовую биографию 18-летнего гвардейца. Тяжелое ранение, долгое метание в бреду между жизнью и смертью, череда скитаний по фронтовым госпиталям. Все это выпало на долю будущего генерала. Но то ли родился он под счастливой звездой, и судьба хранила его, или молодой организм хватко цеплялся за жизнь, но В.А. Ульянов выжил.

22 февраля 1944 г., накануне 19-летия, ему вручили Золотую Звезду Героя. И он, оправившись от тяжелых ран, направился в Киевское училище самоходной артиллерии – осваивать ту науку, цену и суть которой он сполна познал на передовой.

А потом была обычная военная карьера. С должности командира роты в Калининграде офицер Ульянов по совету друга, тоже Героя Советского Союза, поступил в Военную академию бронетанковых войск. В 1959 г. окончил ее и получил назначение командиром танкового батальона в Кишинев. Дорос там до командира танкового полка. Так как в полку подобрались, по оценке Виталия Андреевича, достойные люди, и потому часть была у командования на хорошем счету, ему предоставили возможность поступить в Академию Генерального штаба.

Здесь же, в Москве, он встретил свою нынешнюю вторую половину – Людмилу Сергеевну. Кстати, супругов роднят не только узы Гименея, но и фронтовые дороги Великой Отечественной. Коренная москвичка соприкоснулась с войной раньше своего мужа. Будучи школьницей, Людмила Сергеевна сначала несла дежурство на крышах московских домов – тушила «зажигалки», сбрасывавшиеся немецкими самолетами. Потом ушла на фронт связисткой. Она прошла через все испытания той войны: была в окружении, видела смерть боевых товарищей, не раз сама была на краю гибели. Так что супруга Героя Советского Союза оказалась ему подстать – героическая.

После Академии Генерального штаба, в 1968 г., В.А. Ульянов стал заместителем командира дивизии в Днепропетровске, а еще через полгода – ее командиром. Затем были события на острове Даманском и шесть с половиной лет командования дивизией на Дальнем Востоке. И всюду его сопровождала верная жена, наравне с ним деля тяготы и лишения военной службы.

В декабре 1974 г. он возглавил знаменитое Орджоникидзевское высшее общевойсковое командное дважды Краснознаменное училище имени Маршала Советского Союза А.И. Еременко, внеся огромный личный вклад в достижение командно-преподавательским коллективом новых высот профессионального мастерства, создание уникальной учебно-материальной базы образовательного процесса, подготовку высокопрофессиональных офицерских кадров.

Из 23 начальников, возглавлявших вуз на различных этапах его существования, именно ему выпала честь руководить дольше всех и добиться более высоких результатов в подготовке офицерских кадров. Начальники и командиры всех уровней и степеней называли выпускников училища среди лучших в стране.

Армия – несколько консервативный механизм, и не всегда новшества горячо приветствуются начальниками, привыкшими не работать, а вовремя рапортовать. Так было часто и с В.А. Ульяновым. Так, в соответствии с решением Ученого совета училища, был осуществлен перенос общеобразовательной подготовки первокурсников с начала на конец учебного года, с целью изучения ими с первых дней военных дисциплин и формирования у них необходимых военнослужащим качеств. Или взять якобы чрезмерное увлечение горной подготовкой курсантов, что также инкриминировали в свое время ему в вину некоторые недальновидные чиновники от образования. По мысли В.А. Ульянова, в Афганистане идет война, а выпускники училища, расположенного в предгорьях Кавказа, не должны были заниматься горной подготовкой, потому что это, видите ли, не указано в учебной программе. В результате такого «самоуправства» Виталия Андреевича уже через 4-5 месяцев обучения курсанты поднимались на Столовую гору, ходили даже на Казбек, проводили учения с боевой стрельбой в горах. Да, было нелегко. Зато потом, когда руководством Вооруженных сил все-таки было принято решение сделать Орджоникидзевское ВОКУ базовым по комплектованию Туркестанского военного округа, возвращаясь из Афганистана, многие выпускники специально приезжали в училище, чтобы сказать спасибо преподавателям за преподнесенную науку.

Из воспоминаний выпускника училища И. Клименко, через год после окончания школы поступившего в Орджоникидзевское высшее общевойсковое командное дважды Краснознаменное училище имени Маршала Советского Союза А.И. Еременко: «И здесь мне снова повезло с педагогическим составом: офицеры-преподаватели имели богатый боевой опыт, побывав в Афганистане, Анголе, Мозамбике, и обучали военному ремеслу на конкретных примерах. Возглавлял училище человек-легенда, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Виталий Ульянов. Ой, как пригодились уроки физической подготовки и жесткой дисциплины, данные в период учебы в войсках!

Специфика училища - горная подготовка. Большую часть времени курсанты проводили на полигоне в Тарском и в горах Центрального Кавказа, обучаясь альпинизму, скалолазанию, технике ведения боя в горах». С этой целью в полной мере использовался и Дарьяльский горный учебный полигон, созданный секретным постановлением Правительства СССР. На нем было оборудовано все для подготовки механиков-водителей, наводчиков-операторов танков и боевых машин пехоты в горных условиях. Здесь же испытывали и новое вооружение перед отправкой в части ограниченного контингента советских войск (ОКСВ) в Демократической Республике Афганистан. В частности, здесь проходила обкатку новая БМП-2, 30-миллиметровая пушка, которая заме нила прежнюю 75-миллиметровую на БМП-1 и могла стрелять под более высоким углом. В горных условиях это позволяло уничтожать огневые точки душманов, расположенные на высоте.

Многие достижения стали возможными в связи с тем, что Виталию Андреевичу удалось в результате огромной организаторской и воспитательной работы коренным образом изменить духовно-нравственный климат в коллективе училища, убедить командно-преподавательский состав работать не только на процесс обучения и воспитание курсантов, но и на конечный результат: на подготовку будущего общевойскового командира, воспитание самобытной личности, в подчинении которой будут сотни и тысячи людей и которая должна быть способна вести их за собой в первую очередь силой своего личного примера. Ему удалось сделать то, что не удавалось достичь ни до него, ни после: сделать своими единомышленниками весь коллектив ввуза от своих заместителей и до официанток в столовой, поставить в центр образовательного процесса преподавателя и будущего офицера и дать им почувствовать свою личную ответственность за судьбу Вооруженных сил и своей Родины. При этом основные усилия коллектива он направлял на дальнейшее повышение качества и эффективности боевой учебы, укрепление дисциплины и организованности. В течение 11 лет он возглавлял и руководил училищем, выведя его в число передовых среди всех вузов Вооруженных Сил СССР. При нем слава училища гремела далеко за пределами Северной Осетии. И символично, что при посещении училища начальник Генерального штаба Вооруженных Сил СССР, Герой Советского Союза, Маршал Советского Союза Н.В. Огарков, прощаясь с Виталием Андреевичем, горячо поблагодарил его за проделанную работу по совершенствованию образовательного процесса и в присутствии всех сказал, что училище по уровню организации учебного процесса и развитию учебно-материальной базы - выше академий.

Руководствуясь суворовским принципом «Тяжело в учении, легко в бою», В.А. Ульянов добивался от командно-преподавательского состава, будущих офицеров полного напряжения в учебе будущих офицеров. Он всячески поощрял внедрение в образовательный процесс игровых методов обучения. Особое внимание уделялось их использованию в преподавании, прежде всего, военных предметов обучения, и в первую очередь в ходе изучения тактики и огневой подготовки в горных условиях. На такие занятия выводился в горы личный состав, преподаватели военных кафедр.

Вспоминается случай, происшедший весной 1982 г. По решению начальника училища выпускной курс выдвигался в учебный центр Тарское для проведения полигонной практики. Одновременно в условиях строгой конспирации первый курс готовил на пути следования выпускников засаду. Эффект неожиданности сработал безотказно. Только колонна старшекурсников втянулась в лесной массив, как попала под кинжальный перекрестный огонь «противника». Колонна четверокурсников была разгромлена. Потом еще долго в ходе занятий вспоминали этот случай как яркий пример беспечности и безответственности, ведущий к бессмысленным потерям. В дальнейшем этот опыт пригодился нашим воспитанникам в ходе проведения операций в Афганистане, горячих точках СССР и России.

За время руководства училищем (1974–1985 гг.), благодаря коренной перестройке образовательного процесса, внедрения современных методик обучения и воспитания, вуз выдвинулся в число передовых, а из числа воспитанников В.А. Ульянова в дальнейшем выросло более 50 докторов и кандидатов наук, 43 генерала, 6 Героев Советского Союза и России. Среди них: заместители силовых министров, командующие военными округами, армиями, командиры корпусов и дивизий, политические и общественные деятели, успешные предприниматели.

Уйдя в запас, Виталий Андреевич принимал активное участие в деятельности Национальной Ассоциации объединений офицеров запаса Вооруженных сил «Мегапир», длительное время возглавляя одноименный фонд, который был создан для поддержки детей военнослужащих, погибших в локальных войнах и военных конфликтах. Осиротевшим ребятам выплачивали стипендии до окончания школы и помогали поступить в высшие учебные заведения. Фонд также оказывает адресную помощь ветеранам. Среди таких адресов два – на особом счету: дом ребенка № 2 и Московский дом Чешира. В доме ребенка – малыши, которых судьба обездолила с малолетства. В доме Чешира – инвалиды войн. Такие дома основал участник Второй мировой войны британский лорд Леонард Чешир – полковник, командир эскадрильи тяжелых бомбардировщиков «Галифакс». Они действуют и поныне во многих странах мира, в том числе один – в Москве.

Виталий Андреевич всю свою душу вкладывал в общественную работу. Хотя были предложения заняться коммерцией. Так, на одном торжественном мероприятии подошел босс какой-то крутой фирмы и, покосившись на его Золотую Звезду, предложил должность... замдиректора. При этом объяснил, что делать ничего не придется, просто надо будет сидеть в солидном кабинете, иногда присутствовать на важных совещаниях. Короче, должность «свадебного генерала» предлагал. Но Виталий Андреевич своим категорическим отказом огорчил его.

В то же время, о своей деятельности в «Мегапире» он всегда отзывался с большой теплотой. В одном из интервью он подчеркнул: «Да, с этой организацией я сотрудничаю давно и, должен вам признаться, с удовольствием. Потому что знаю, с кем имею дело. Ассоциация изначально нацелена на поддержку Вооруженных сил, ветеранов, семей погибших военнослужащих и других категорий граждан, нуждающихся в помощи. В частности, фонд «Мегапир», который мне доверено возглавить, уже много лет участвует в организации и проведении конкурсов по полевой выучке офицеров, где победитель получает в качестве приза автомобиль от Ассоциации. Мы шефствуем над детскими домами, в 16 регионах страны проживают стипендиаты Ассоциации из числа детей военнослужащих, погибших при исполнении воинского долга. До достижения совершеннолетия им ежемесячно выплачивается по 500 рублей».

Помимо всего прочего он был прекрасным аналитиком и оратором. В училище он мог в те чении нескольких часов со сцены, обращаясь к десяткам вывешенных графиков и схем изготовленных по его распоряжению, дать полный анализ состояния дел в ввузе, а в ходе служебных совещаний одной фразой объективно оценить деятельность офицера, прапорщика или целого коллектива, и глубина высказанной им мысли подтверждалась последующей практикой. Он чувствовал аудиторию и умел управлять ее вниманием.

Однажды был такой случай. В клубе артиллерийского полка проходила встреча личного состава с фронтовиками. Дело было зимой, бойцы только что вернулись с полигона, пообедали и, пока командир представлял гостей, докладывал об успехах в боевой подготовке, кое-кого не на шутку разморило. Во всяком случае, когда бывалый артиллерист, Герой Советского Союза, генерал-лейтенант Виталий Андреевич Ульянов выходил к микрофону, некоторые разомлевшие в тепле «пушкари» откровенно клевали носом. Но тут случилось чудо! При первых же словах генерала наполовину дремавшее воинство вдруг встрепенулось, в зале мгновенно воцарилась какая-то особенно доверительно теплая атмосфера. Со всех сторон сыпались вопросы, оживленный разговор то и дело прерывался взрывами хохота. На прощание «боги войны» устроили фронтовику настоящую овацию.

За честность, искренность, порядочность и заботу о подчиненных его любили и глубоко уважали. Не забывают о нем бывшие ученики, сослуживцы. Наведывались, часто писали письма, звонили.

Где только ни побывал Виталий Андреевич со своими коллегами по Ассоциации. Северный Кавказ и Подмосковье, Ленинградский военный округ и Забайкалье, Волгоград, Курск, Орел и даже пригород Лондона, где проходила научно-практическая конференция с участием представителей стран антигитлеровской коалиции...

Наверное, не одной сотне солдат, офицеров, ветеранов войны и труда, членов семей военнослужащих, погибших при исполнении воинского долга, пожал он руку, сказал добрые слова, вручил нехитрые подарки от «Мегапира». Всю эту общественную работу он называет своим «вторым фронтом».

«Я и до работы в Ассоциации себя пенсионером не считал, – вспоминал Виталий Андреевич, – хотя уже 18 лет числюсь им, а уж теперь, работая с молодежью, и подавно, дел столько, что даже вот привести в порядок собственный архив некогда» - не скрывая радости, делится он своими заботами.

Этот эпизод наверняка запомнился всем, кто в тот предновогодний вечер был на концерте, посвященном окончанию VII конференции Ассоциации офицеров запаса Вооруженных Сил «Мегапир». Едва под сводами Центрального академического театра Российской армии зазвучала песня «День Победы» в исполнении Ансамбля песни и пляски имени А.В. Александрова, с места в первом ряду поднялся невысокого роста убеленный сединой генерал с Золотой Звездой на груди и, сделав шаг вперед, замер по стойке смирно. Какие-то мгновения зал смотрел на его одинокую фигуру, затем дружно, словно по команде, встал. А когда песня закончилась и председатель Совета директоров Ассоциации объявил собравшимся, что перед ними генерал-лейтенант Виталий Андреевич Ульянов, в 18 лет удостоенный звания Герой Советского Союза за форсирование Днепра, зал разразился овацией. В его лице зрители и артисты приветствовали всех, кто «пол-Европы прошагав, полземли», принес нам Победу. А он стоял, смущенный таким вниманием, и растерянно улыбался, с трудом сдерживая слезы.

В конце октября 2003 г. фронтовики, удостенные Золотой Звезды за форсирование Днепра, впервые за 60 лет собрались вместе. Провести такую встречу предложил Маршал Советского Союза Дмитрий Тимофеевич Язов, президент фонда поддержки ветеранов Вооруженных сил и офицеров запаса «Офицерское братство», действующего в рамках Ассоциации «Мегапир». Организационный комитет возглавил В.А. Ульянов. И хотя не каждому из приглашенных оказалась по силам дорога от дома до места сбора – ведь почти всем им было уже за восемьдесят, – он все-таки сумел провести встречу.

Помнится, глядя, как фронтовики с помощью жен и других родственников с трудом преодолевают ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж Культурного центра Вооруженных сил, где в Каминном зале проходило торжество, Виталий Андреевич, невесело улыбаясь, заметил: «Вот такие мы теперь кавалеры, когда «в атаку шли под горой», пожалуй, было полегче...». Ему, самому младшему среди Героев, тогда не было восьмидесяти.

В период подготовки и празднования 90-летия со дня создания Орджоникидзевского ВОКУ Виталий Андреевич возглавил организационный комитета. Благодаря его кипучей энергии и авторитету успешно прошли многочисленные мероприятия как во Владикавказе, так и в Москве, в которых приняли участие тысячи выпускников, офицеров, проходивших службу, рабочих и служащих ввуза. Более того, юбилей отмечался не только в России, но и в странах ближнего зарубежья, где наши воспитанники и выпускники достойно служат на различных должностях в Вооруженных силах, в других силовых структурах или просто находятся в запасе, в отставке, на пенсии. Так получилось, что жизнь разбросала их по разным частям света. Но они по-прежнему верны курсантскому братству, дружбе, которую пронесли через все испытания, и полны гордости за свой родной вуз. И все они с любовью и товарищеской теплотой отзывались о совместной службе с В.А. Ульяновым, традициях, которые он заложил.

В одном из интервью Виталий Андреевич отмечал: «Вообще, надо сказать, что училище давало своим питомцам разностороннюю подготовку. А главное – воспитывало у них силу воли, способность противостоять любым трудностям. В этом большая заслуга всех тех, кто напряженно и плодотворно трудился, готовя офицерские кадры для нашей Родины: командиров, преподавателей, гражданского персонала. Огромное спасибо всем им и низкий поклон. Тех же, кого уже нет с нами, мы чтим и помним, отдаем дань их светлой памяти. Училища с 1993 г. уже нет, но память о нем живет, и будет жить до тех пор, пока живы те, кто служил, работал и учился в его стенах».

Помимо всего прочего его пытливая натура постоянно искала применения своим силам. Он активно участвовал в работе Военно-философского общества, консультировал авторов многих книг и фильмов, собирал материалы и помогал в написании книги об истории училища, планировал издать мемуары. Одним словом, его жизнь была наполнена разнообразными событиями и грандиозными планами.

17 октября 2011 г. Национальная Ассоциация «Мегапир» проводила в последний путь боевого товарища и наставника, члена Совета директоров, участника Великой Отечественной войны, Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта Ульянова Виталия Андреевича. Он был похоронен на Троекуровском кладбище со всеми воинскими почестями: под звуки военного оркестра, ружейные залпы и маршевое прохождение роты почетного караула. Здесь же 14 октября 2012 г., в годовщину со дня смерти, состоялся траурный митинг, посвященный открытию ему памятника на могиле. Автор памятника, член Союза художников России, скульптор Яковлева Ольга Федоровна в творческой мастерской «Скульпторы Кубани» смогла в бронзе передать внутренний мир и замечательный образ Виталия Андреевича. Средства на его создание были выделены Национальной Ассоциацией объединений офицеров запаса Вооруженных Сил «Мегапир», а так же собраны выпускниками Орджоникидзевского высшего общевойскового командного дважды Краснознаменного училища имени Маршала Советского Союза А.И. Еременко.

Конференция Национальной Ассоциации объединений офицеров запаса Вооруженных Сил (МЕГАПИР) приняла решение присвоить своему Фонду «Мегапир» имя Героя Советского Союза, генерал-лейтенанта Ульянова Виталия Андреевича.

Ю.П. Ковалёв , Директор Департамента территориальной политики Министерства Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий (МЧС России), генерал-полковник.

Основным источником информации о жизни Ивана Самойловича для нас послужил личный фонд семьи Ульяновых, хранящийся в Государственном архиве Ростовской области. Фонд содержит внутрисемейную переписку за 1803-1882 гг., официальные бумаги, письма представителей разных слоев общества к И.С. Ульянову, а также черновики большинства его ответных писем. Число корреспондентов Ульяновых составляет несколько десятков человек, - это семейство беспоместных донских дворян было своего рода связующим звеном между казачьими низами и элитой Войска.

Ивана Самойлович не был потомственным дворянином и происходил из казачьей семьи. Первым из Ульяновых получил личное дворянство дед Ивана Самойловича - Никита Ульянович, произведенный в поручики в 1777 г. Его сын Самуил Никитич (1783-1828), обычно величаемый в письмах Самойлой, был типичным казачьим офицером среднего звена и ничем не выделялся из общей среды подобных ему. Он дослужился до ротмистра и, судя по всему, особых заслуг за ним не имелось - по крайней мере, в сохранившейся переписке не упоминается, что он был кавалером.

Естественно, что первые представления о службе молодой Иван Самойлович получил от отца, причем в связи с тем, что кто-то из них обязательно находился на службе, все эти поучения сохранились на листах плохой серо-синей бумаги. Иван поступил на службу в марте 1820 г. Полк, в который его зачислили, был направлен в Польшу. В августе того же года Ульянов был произведен в урядники, а в октябре 1823 г. - в хорунжие. Отец, радуясь успеху сына, писал ему: «… Поздравляю тебя, любезный сын, с получением МОНАРШЕГО благоволения, сердечно желаю носить новый сей чин с честью и славой и оправдать доверие начальства в полной мере до таких пределов, как оне могут простираться. Надежда ласкает меня иметь в тебе честность, любовь, правду, исправность и осторожность, но, боже, укрой! Как что выйдет противное, тогда я скажу… я в надежде обманут, а ты соделаешься тогда недостойным таковых имен - подлинно - [до] потери такового». Этот переход от похвалы к угрозам по случаю возможных обманутых родительских надежд наглядно демонстрирует то, что видели в своих детях дворяне - офицеры и чиновники. Для них дети являлись продолжением собственных карьерных устремлений - как реальных, так и несбывшихся.

Неожиданно в письмах Самойлы Никитича сыну за 1822 г. мы обнаруживаем зашифрованные строчки: «Ньяпидей качца, точца я ухе релада кми питанси пищелу шокти шъ мокъ, а лъ шипоръ и нупверъ пе шлечца рохек льсугяда илнолсецпири мафше шъ торнапiи ико уремеппω, ль лецошакесъпо катой перохекъ щыкъ пафышаеръ ньетидеи». Шифр оказался довольно простым: гласные буквы оставлены без изменений, а согласные заменяются так: вместо согласной буквы, расположенной первой в русском алфавите «б» пишется последняя - «щ»; вместо «в» - предпоследняя в ряду «ш» и т.д. Оказалось, что зашифрованная фраза скрывает оправдания пожилого воина перед сыном по поводу пагубного пристрастия: «Пьяницей тагда, когда я уже месаца три ни капли ни беру вотки в рот, а с виномъ и пуншем не всегда может случяца, и с последними разве в компании и то умеренно, следовательно такой не может быть называем пьяницей». Видимо, общая конспиративная атмосфера в армии начала 1820-х гг. выразилась не только в создании тайных обществ, но и побудила добросовестного служаку поиграть в таинственность в переписке с собственным сыном.

В 1824 г. Ульянов состоял в конвойном полку при цесаревиче Константине Павловиче в чине хорунжего. В июле 1925 г. Иван Самойлович был замечен начальством и переведен корнетом в лейб-гвардии Казачий полк на должность управляющего канцелярией походного атамана. В 1828 г. произведен в поручики. Когда в 1830 г. начался «Польский мятеж», 17 ноября находившийся в Варшаве Иван Самойлович вместе с другими товарищами по канцелярии был взят в плен, где пробыл до 14 сентября 1831 г. В этом же году пожалован в штаб-ротмистры. В 1832 г. продолжал служить в Варшаве под командованием генерал-лейтенанта Дьяконова, разбирал дела атаманской канцелярии, пострадавшие во время польского мятежа. В октябре 1832 г. он вернулся домой, «на льготу». Но уже с марта 1833 г. Ульянов вновь на царской службе - отряд из 27 человек должен нести караульную службу при государевом дворце в Таганроге. Вероятно речь идет о мемориальном музее Александра I в доме на Греческой улице, в котором скончался император. В 1834 г. произведен в ротмистры. С декабря 1835 г. по май 1837 г. он на выборной должности «дежурного штаб-офицера по Войску при введении новых учреждений». Через полтора года подал рапорт об освобождении от нее по состоянию здоровья. После непродолжительного отпуска с сентября 1837 г. в течении полугода состоял дежурным штаб-офицером при Войсковом наказном атамане. После очередной льготы, будучи в чине подполковника, принял полк в Бессарабии, в котором и прослужил с мая 1839 г. по август 1842 г. Находясь уже на Дону, в декабре 1842 г. получил производство в полковники. В 1843 г. он должен был принять полк на Кавказе, но подает рапорт об отсрочке по состоянию здоровья; при вторичном назначении вновь отказывается и в ноябре 1844 г. просит уволить с военной службы.

Таким образом, герой нашего очерка служил строевым офицером в течение пяти лет в молодости и трех - в зрелые годы. Остальное время он был, по сути, чиновником. В 1845-1848 гг. Ульянов - старший член Войскового гражданского суда, представитель Гражданской палаты; в 1848-1854 гг. - старший член Войскового правления, то есть, заместитель войскового наказного атамана по гражданским делам. В 1825 г. выбор карьеры штабного офицера Иван объясняет матери так: «…Наше состояние такое - если жить, так надобно и служить; а служить лучше там, где ближе к цели службы - ибо, судя по домашнему нашему достатку, должно согласиться, что будущее мое и нераздельных со мною зависит более от службы, нежели от бытности моей в доме, …[где] я не мог бы принесть ни Вам, ни себе существенной выгоды».

Кстати, именно благодаря его чиновничьей привычке хранить каждую бумажку, мы имеем редкий по объему (50 дел) и многообразию представленных документов архив, который явно был разобран в последние годы жизни самим генерал-майором Ульяновым.

В его переписке с начальниками и сослуживцами хорошо представлена донская военно-чиновничья среда 1830-1850-х гг. Чиновник николаевского времени, известный по русской литературе: раболепный, своекорыстный, духовно и умственно ограниченный, предстаёт несколько иным: верным и усердным служакой, который видит своё благополучие только в связи с честным исполнением своей работы и соблюдением государственной выгоды. Начальник штаба Войска Донского генерал-лейтенант М.Н. Бердяев пишет в 1837 г. своему непосредственному подчиненному - офицеру Войскового дежурства Ульянову о том, что познакомился в Пятигорске с братом адъютанта Попова и считает, что у этого молодого человека способности к работе в Атаманской канцелярии, куда его и рекомендует, констатируя: «На Дону мало таких чиновников». Во многих своих отзывах о людях Бердяев подчеркивает: «дельный», может быть «с пользою употреблен».

Вопрос о причинах близости второго после войскового наказного атамана человека на Дону и дежурного штаб-офицера готова раскрыть следующая фраза из письма Бердяева: «К Плюшкову пишу, чтобы он помогал вам в нашей финансовой части. Вы не церемоньтесь с ним, объяснитесь с откровенностью о наших делах…». Можно заподозрить о существовании каких-то общих материальных интересов, но продолжение письма вносит полную ясность: «Вместе всем нам надо стремиться к пользе Донского Войска».

Находясь на службе, Ульянов не имел никакой земли и в свободное от службы время жил на хуторе своей жены на р. Цуцкане в Усть-Медведицком округе земли Войска Донского. Жалование в войсковых присутственных местах в то время было ничтожным, и поэтому там вовсю процветало взяточничество.

Покровительство своим и продвижение их по службе, протекция и пособничество решению дел, - широкие слои донского общества были уверены в том, что это обязательное правило жизни государственного аппарата, и были убеждены в этом более чем сами служащие оного. Одна из родственниц Ульянова Мария Кашеварова так была обижена за невнимание к ее тяжбе, что разорвала с ним отношения на долгие годы. Она была убеждена, что за «своих» надо хлопотать: «Вы, будучи племянник и восприемный сын маменьки… могли бы замолвить словцо, они (мать автора письма - О.М.) писали вам насчет дела с Кисляковым, и вы на оное молчали, вы не уведомили какой оно имеет оборот… вы сказали, не знаете, как он[о] идет, оно не под вашим ведением, хотя и не вы заведуете оным, положим, что вам нельзя [в]мешиваться не в свое, но все-таки братцу не мешает, вы могли бы знать о нем. Как хотите, сердитесь на меня, но, право, это не на что не похоже… нельзя сделать малости… Вы говорите, что не хотите обесславить себя пристрастием к своим… я в другой раз, будьте уверены, не обеспокою вас ничем». Это непонимание чиновником и обывателем друг друга лишний раз доказывает, что работа государственного аппарата в глазах широкой публики выглядела произволом, смесью своекорыстных действий, хотя в самих чиновниках еще был жив петровский дух «усердия в нуждах государства». Другая родственница Евпраксия Карасева не признает дележ наследуемых ею и женой Ульянова земель, который произведен заседателем и понятыми, потому что «они делали [это] вам в удовольствие», пишет она свояку. Она считает, что все войсковые чиновники заодно. Поэтому их решению она объявляет бойкот: «Луг в Карагачках вы также считаете своим и даже запрещаете срубить там палку и рвать тёрен, мне кажется, что для вас слишком тягостно будет, чтобы и луг ваш был, и хворост, и тёрен, и везде все ваше; но мне, если будет нужен хворост, то и в Карагачках нарублю, я ни в коем случае не соглашусь передать в одни руки как Карагачки, так и Чирской луг».

Сослуживцы обращались с Ульянову с просьбами куда более скромными. Они лучше понимали ограниченность возможностей чиновника, невозможность нарушения известных правил субординации, а также существования у каждого чиновника собственных принципов, за рамки которых они предпочитали не выходить. Особенно часто просил о протекции наиболее близкий друг Ульянова Никифор Кузьмич Ежов. Его просьбы сопровождаются оборотами типа: «если просьба совместима с правилами, то не откажи сделать помощь доброму человеку», или: «я не говорю, чтобы рассмотрение это было сделано беспрепятственно, зная, что в тебе пристрастия нет, но прошу, чтобы лица окружающие поступили с делом Борщева (родственник Н.К. Ежова - О.М.) добросовестно».

Казалось бы, в годы службы в Войсковом дежурстве Ульянов стал одной из ключевых и влиятельных фигур в атаманском аппарате, но, прослужив около трех лет, он просит об отставке. Цитата из рапорта Ульянова объясняет причину этого решения: «Сколь ни высоко ценю я почетное звание свое…, но здоровье мое так ненадежно, что я не могу вспомнить о возобновлении прежних трудных занятий, не представив всех невыгод моего положения... При том самое звание мое требует приличного содержания, но десятимесячная более, нежели скромная жизнь в Черкасске убедила меня что жалования сего не достаточно... Изменить же своим правилам и прибегать к средствам непозволительным никогда не соглашусь. А все это заставляет меня желать перемены рода службы». И в 1839 г. Ульянов принял в командование полк кордонной стражи в Бессарабии. Находясь там, Ульянов не особенно поправил свое материальное положение, зато приобрел ревматизм. Из-за этого он вынужден был дважды отказаться от выезда на службу на Кавказ и просить об увольнении с военной службы в ноябре 1844 г.. Но неожиданно для самого Ивана Самойловича, в мае 1845 г. его избирали старшим членом Войскового гражданского суда. Предпринятая им попытка остановить прошение об отставке окончилась неудачей. Он получил отказ, поскольку дважды уклонялся от выезда в полк.

Принцип воздаяния - ключевой в мировоззрении служащего человека первой половины XIX в., он объясняет тогдашнее видение отношений Бога и человека, слуги и государя. Усилия должны быть непременно вознаграждены, иного служилый дворянин себе не представлял. В начале службы Иван Самойлович непоколебимо верил в это, и хотя жизнь все более ставила под сомнение краеугольный камень служилого сознания, даже в зрелые годы вера в принцип воздаяния иногда мелькала в его суждениях. Но главная мечта обрести прочный достаток все никак не сбывалась. Все чаще в бумагах Ульянова встречаются иные мысли: «На свете нет благороднее, возвышеннее цели как быть полезным самому себе», - пишет он в назидание тем, кто «убьет жизнь в стремлении быть полезным родине» (1848 г.).

Период работы в Войсковом гражданском суде Ульянов позже назвал трудами «без должности за право пользоваться приобретенной известностью». Действительно, он находился в отставке, а должность старшего члена суда была выборной и низкооплачиваемой, поэтому доходы его были чрезвычайно скудными. Обозревая в 1867 г. этапы своей служебной биографии, Иван Самойлович написал о 1848-1854 гг., когда он состоял старшим членом Войскового правления: «Последняя служба была жертвою… Борьба… за право быть честным человеком среди безнаказанного воровства, борьба с бесправием и беззаконием всякого рода насланного с севера сатрапства имели то следствие, что в конце 1855 г. я оставил навсегда службу… с дырявым карманом…».

Жизнь обер-офицера, прослужившего более тридцати лет на военной и гражданской войсковой службе, весьма трудна. Когда один из его сыновей собирался на службу в полк, он попросил находящегося в отставке отца прислать ему ненужное военное платье. Иван Самойлович ответил: «…У меня весь гардероб состоит из потертого мундира и двух чекменей, из которых один совестно бы и надевать, да нечего делать». Собравшись с силами, он выслал сыну 100 руб. серебром.

Немало положительных штрихов к образу Ульянова добавляет его противодействие строительству Ольгинской дамбы на левобережье Дона в 1855-1856 гг. Возведение ее началось несмотря на отрицательное заключение инженер-капитана Мовчановича, работы были проведены неудовлетворительно, строительная комиссия закрывала глаза на недостатки, и финансирование этого местного «панамского проекта» продолжалось. Между тем, по мнению Мовчановича сооружение дамбы было нецелесообразным, так как в силу естественных условий ей неизбежно грозило быстрое разрушение. Но возможно именно это побудило местных чиновников лоббировать вопрос о строительстве дамбы: средства будут освоены, а спрос-то - со стихии. Небезынтересен и тот факт, что к этому проекту были причастны те же лица, которые занимались строительством Новочеркасского кафедрального собора, как известно, построенного лишь с третьей попытки.

Весьма популярны в письмах самого Ульянова и его корреспондентов - чиновников и офицеров, рассуждения о «невыгодах службы». К таковым относится и небольшое по сравнению с «русскими» офицерами жалование, и служба на вредном для здоровья Кавказе и в Грузии. Но как писал Н.К. Ежов: «Для нас донская казачья служба есть необходимость, и мы дотоле не можем располагать собой, доколе не кончим положенных лет». Желание оставить службу высказывал в письме Ульянову и В.В. Персиянов: «Вы маните меня к себе, в поля, леса густые… но… не могу прожить самое короткое время без службы, т.е. без жалования. А служить нет мочи, я почти не вижу… При первой возможности брошу…» (1869 г.). Как видим, разочарованию в усердном и беззаветном служении подвергся не только герой нашего очерка, но и другие донские офицеры и чиновники. К чему это привело спустя несколько десятилетий, показывает переписка генералов А.П. Короченцева и А.М. Грекова за 1892 г. Она иллюстрируют обстоятельства карьерного движения высшего офицерства в царской армии. В тот год Короченцев пожелал оставить командование дивизией и принять более спокойное место, а в случае, если не найдет такое, был готов уйти в отставку. В обществе о нем ходило мнение как о человеке, облеченном «особым расположением царской семьи». Уповая на это, он одновременно хлопочет о нескольких должностях, но боится, что все же останется «при печальных интересах». Короченцев предупредителен и осторожен, просит Грекова узнать, «если только к тому будет удачный случай», не выразил ли господин военный министр неудовольствия по поводу его решения оставить службу; атамана же, рекомендовавшего его на должность начальника донской артиллерии, хочет отблагодарить телеграммой, «мне кажется, что такая телеграмма будет не лишней». Какое служение Отечеству? Важнее удачно пройти карьерную дорожку, не споткнувшись, не нарушив правил и не навредив себе! Старания на этом поприще увенчались не вполне достойным результатом: в преклонном возрасте генерал Короченцев имел все шансы быть назначенным на пост войскового наказного атамана, но при проведении ревизии вступил в конфликт с войсковой элитой и попал в немилость императора. Генерал скончался, пребывая в почетной, но малозначительной должности областного предводителя дворянства.

Здесь самое время рассмотреть систему градации донского дворянства, которое по «Положению об управлении Донского Войска» 1835 г. имело три категории. Первая категория - поместное дворянство, за которым был закреплено право потомственного владения наделами войсковой земли. Поместными дворянами на Дону стали те, кто имел более чем два десятка ревизских душ, по числу которых им и нарезалась земля. За крестьян они, как и все остальные помещики Российской империи, платили подушную подать. В этом отношении Положение 1835 г. лишь закрепило практику, сложившуюся во второй половине XVIII в. Вторая и третья категории - мелкопоместное и беспоместное донское дворянство имело право только на пожизненное или даже срочное владение наделом. Будучи сам беспоместным, Ульянов большую часть жизни посвятил уравниванию прав собственности всех категорий донских дворян. Вопрос о закреплении земли за беспоместными чиновниками Ульянов называет правом умереть на своей земле. Он видит в нем инструмент восстановления единства казачества, но речь идет исключительно о донском дворянстве, которое смешиваться с казачьими низами не желает: ведь это было бы забвением заслуг их предков! Даже рядовой казак, но из семьи офицеров, подписывался так: «Из дворян казак Дукмасов». Анонимный апологет беспоместного донского офицерства, радея о нем, горюет, что, находясь «на льготе», они, «нося штаб- и обер-офицерское звание и будучи покрыты ранами, одевают сермягу и взрывают землю наравне с простыми казаками… униженные до равенства с чернью»; и добавляет, «нигде достаток не располагает так уважению, как на Дону».

Будучи депутатом Областного войскового дворянского собрания от мелкопоместных и беспоместных дворян, Ульянов сражается с поместной фракцией за уравнивание в правах. Это ему не проходит даром: на следующих выборах в представители дворянства его «прокатили на вороных». Подоплека споров о землевладении в донском дворянском собрании в это время такова. Одна сторона - помещики покрупнее и побогаче, стояли за разрешение продажи иногородним частнособственнических земель из войскового фонда. Запрет на нее был введен в 1848 г. при активном участии Ульянова. Это привело к снижению цен на землю на территории Войска, что стало ударом по владельцам потомственных наделов, но благом для малопоместных и беспоместных дворян, которые могли бы купить землю в собственность. Крупные землевладельцы даже обозвали таких как Ульянов «комунистами», объясняли их позицию завистью к богатым, обвиняли в том, что этим замышляется отделение Войска от России. На этом ристалище погибла давняя дружба Ульянова с Иваном Ивановичем Красновым, когда-то столь же небогатым дворянином как сам Иван Самойлович. Со временем Краснов, благодаря удачной женитьбе и хозяйской хватке, перешел в категорию поместных дворян и стал сторонником открытой торговли войсковыми землями. Ульянову не нравилось, что в позиции Краснова было слишком много личного интереса.

Наконец в 1869 г. император подписал указ о переходе срочных участков, представленных беспоместным чиновникам по службе, в их потомственную собственность. Решение этого земельного вопроса, тянувшееся 35 лет, свело «в могилу целое поколение бедняков», но Иван Самойлович был бесконечно рад, что наконец-то «права оседлости внесены в кочевые порядки», что «справедливость и насущная потребность удовлетворены».

Кстати, обвинение в казачьем сепаратизме, прозвучавшее из уст богатых донских помещиков в адрес Ульянова, имело под собой некоторые основания. В 1847 г. Дон посетил Н.В. Кукольник, тогда еще фигура столичная и влиятельная. Ульянова обрадовало «благородное его сочувствие донцам»: «Мы твердим ему: узнайте нас лучше... Нам не нужны изменения, а только развитие хорошей стороны в том, что уже сделано, предоставляя времени сглаживать углы. Нам боязно идти вперед, а не назад: казак в древних формах жив. И много ли нам надо? Одно благоразумие в местном самоуправлении в духе данного закона».

Хотя Иван Самойлович не получил никакого образования, кроме начального, круг его интересов был очень широк. Как писал первый биограф Ульянова А.А. Карасев, читая записки и статьи Ивана Самойловича, опубликованные в «Земледельческой газете», «Трудах Императорского Вольного экономического общества», «Донских войсковых ведомостях», «Донской газете» и «Донском вестнике», «можно подумать, что труды эти вышли из-под пера человека, получившего высшее образование. Такая похвала из уст известного донского журналиста, историка и издателя, многого стоит. Особый интерес Ульянов испытывал к истории - среди его бумаг сохранились вырезки газетных статей известного донского краеведа священника Григория Левицкого, а также заметки самого Ивана Самойловича по этому поводу. Еще в 1837 г., после инспектирования Новочеркасской гимназии, в письме Г.М. Бердяеву он высказал мнение: «Всего прискорбнее было видеть, что самая отечественная история передается потомкам со всеми прапрадедовскими недостатками, освященными славным именем Карамзина и повторяемыми близорукими подражателями его до кривотолка [типа] Броневского. Жаль, если полезные труды г. Сухорукова, бросившего на эту важную часть познания новый свет, ограничены будут известными двумя тетрадками, …не удостоившись печатной почести…». Примечательно, что высокопоставленные донские чиновники Ульянов и Бердяев нашли общий язык с поднадзорным В.Д. Сухоруковым! Ульянов отзывался о Василии Дмитриевиче как о человеке «дельном и приятном». Бердяеву он тоже был симпатичен, поскольку «мог бы с пользой быть употреблен».

Что-то не нравилось редакторам центральных журналов во взглядах Ульянова. В 1871 г. редколлегия столичной газеты «Голос» вернула ему статью о недопустимости превращения казачьих полков временного типа в регулярные полки с постоянным пребыванием на службе. А он только призывал власти: не ломайте того, что есть, мы вам еще послужим. Ульянову показалась неадекватной и реакция «Московских ведомостей». Редактор этой газеты М.Н. Катков видел в защите донцами своих прав «то сепаратизм, то государство в государстве и т.п. чепуху». Ивану Самойловичу также не удалось разместить свою статью и в одном из журналов И.С. Аксакова. Он пытался объясниться: «Не можете представить, какому дикому толкованию подвержена самая миролюбивая, самая законная оборона прав и жизни донцов!». Причина отрицательной реакции известного издателя - в казакофильстве Ульянова. Заметьте, славянофилу не понятны охранительные идеи донского публициста! Вопреки поговорке, консерватор консерватора не разглядел ни издалека, ни вблизи.

Как бы там ни было, но Иван Самойлович был не одинок в своих настроениях: еще более резкие суждения можно встретить в письмах генерал-лейтенанта И.И. Краснова. Он отмечал, что все «налетающие» на донское казачество благодетели считают простоту «первою чертою донской народности» и хотят «исключить все иноземные знания как для Дона лишние и запретительные, даже самый французский язык, который на Руси сделался народным более чем русский». Краснов опасался, как бы всякие петербургские знатоки Донского края «не признали бы излишним все знания иноземные как развращающие чистоту нашей патриархальной нравственности и убивающих дух казачества», и не «оставили бы нас при одном татарском языке, да может быть арифметике…». Примечательно, что Краснов выделял казачество из русской армейской среды, из русского чиновничества, и из русского дворянства; да и фраза самого Ульянова о «насланном с севера сатрапстве» многого стоит.

Для донцов присуще определенное своеобразие в понимании родины. Когда старший сын И.С. Ульянова Павел в 1855 г. просился уехать на войну в Севастополь, то Краснов, тогда еще друг семьи, дал такую рекомендацию: «Я не советовал бы ему гоняться за славой севастопольских подвигов. Как они не громки, как они ни велики, но у нас есть дела еще святее и ближе к нашему сердцу, это оборона нашей родины». В результате, Павел принял участие в обороне Таганрога от нападения англо-французского флота.

Семейные отношения донского казачества предстают со страниц писем правдиво и без прикрас. Многолетняя - до пяти лет - служба в дальних уголках империи не способствовала установлению крепких семейных уз. Переписка с оставшимися дома женами касается исключительно вопросов состояния хозяйственных дел - неурожай, падешь или приплод скота, дошла ли без потерь посылка с трофеями, добытыми во время несения караульной службы на кордонах империи - в Польше, Бессарабии и пр. Чаще всего в качестве гостинцев на Дон идет контрабандный «конфискат» - брички, ситец.

До середины XIX в. практиковался тип супружества, заключаемый в интересах будущей свекрови; невесту сыну она выбирала тогда, когда ей становилось трудно одной управляться с хозяйством. Тогда сына вызывали со службы в кратковременный отпуск для женитьбы, причем невеста к его приезду была намечена. Так осенью 1824 г. Ивана Самойловича женили на полковничьей дочери Татьяне Ивановне Карасевой. Выбор невесты диктовался, прежде всего, соображениями материальной и карьерной выгоды. Молодая жена, оставшись в доме мужа, находилась в полном распоряжении свекрови. Отношения в семье были типично домостроевские: женатый сын, его жена и дети были в полном подчинении у старшего в семье, в его отсутствие - у его жены.

В семье Ульяновых в течение двух лет развивалась такая ситуация. В связи с переходом в 1925 г. со строевой службы на канцелярскую Иван Самойлович обратился к матери с просьбой отпустить жену к нему в Варшаву. «Старая» Матрена Семеновна, которой, очевидно, немного за сорок, наотрез отказывается давать свое согласие на отъезд невестки. Дело затянулось почти на два года, прежде чем жена выехала к мужу.

Романы с местными жительницами во время службы в чужих краях были частыми у казаков. В начале 1820-х гг. Самойла Ульянов завел себе некую даму в Кракове, и в связи с этим даже отказался от отъезда домой на «льготу». Энергичные действия сына и угроза начальственного гнева вернули Самойлу Никитича в лоно семьи. Да и сам повзрослевший Иван упоминает в письмах из Польши и Молдавии «прелестных ляшек» и бессарабских кукон, что, конечно, не сообщает никаких конкретных фактов, но передает общую атмосферу полковой жизни.

В донских казачьих семьях ключевым вопросом всегда была судьба сыновей. Их наставляли, определяли на службу, следили за продвижением, способствовали по мере сил их карьере. Успешный сын был гордостью родителей. С николаевских времен детям стали давать образование, соответствующее дворянскому званию; сыновей стремились определить в кадетский корпус, потом в военное училище; дочерей - в институты благородных девиц. И.С. Ульянов имел семерых детей: трех сыновей и четырех дочерей, одна из которых умерла в девичестве, а остальные вышли замуж.

Переписка Ульяновых почти за 100 лет позволяет проследить изменения во внутрисемейных отношениях донских казаков: чувства становятся теплее, отцовские сердца - мягче. Если поколение Самойлы Никитича распоряжалось судьбами детей с учетом, прежде всего, своих интересов и интересов семьи в целом, то Иван Самойлович, хотя и не одобряет некоторых решений своих сыновей, старается учитывать их желания. Подтверждение этого наблюдения, сделанного на основе материалов личного фонда Ульяновых, можно найти в воспоминаниях Н.Е. Врангеля. Тот пишет, что со смертью Николая I в обществе начали изменяться понятия и идеи, даже отношения в семье стали мягче; а порка, любимое наказание царя, стало заменяться «нравственным воздействием».

Проживший долгую чиновничью жизнь Иван Самойлович Ульянов, оказывается, все время желал отдаться жизни владельца поместья. В Варшаве он мечтал разбогатеть и вернуться на Дон к хозяйству: «Мы как примемся, что весьма нередко бывает, с Никифором Козмичем (Ежовым - О.М.) рядить, чертить планы… то, Боже мой, чего уже у нас нет, и заводы, и разные рукодельни, и ветряные мельницы… и всего не перескажешь! Правда, что все это покамест на ветре… Однако я твердо стою на своем, что если бог приведет приняться за домоводство, тогда или разбогатею так, что червонцы и куры клевать не станут, или… в пух разорюсь». Но ему не довелось узнать ни большого богатства, ни горького разорения. В 1847 г., заняв денег в долг, Ульянов смог выкупить 1200 десятин земли на р. Еланчик в Миусском округе, ранее полученную им в срочное пользование. Устроенную там усадьбу он назвал символически - «Мираж». Старший сын Павел после окончания Крымской войны вышел в отставку и получил от отца «полную свободу хозяйствовать». Организованное по типу капиталистической экономии хозяйство Ульянова можно считать показательным. Трудившиеся в нем 29 крепостных крестьян были переведены на оброк. К 1858 г. дела в усадьбе пошли хорошо - в этот год Ульяновы продали пшеницы более чем на 7 тыс. руб. ассигнациями. Экономия «Мираж» представляла собой многопрофильное помещичье хозяйство, имевшее и зерновое, и животноводческое направления. Товарный характер хозяйства ясно вырисовывается в письмах молодого помещика: «Какой славный выходит лошадь, известный вам Великан. Надеюсь заработать на нем хорошо». Позже, в 1867 г., старик Ульянов так оценил усилия сына: «Хозяйство стало мало-помалу поправляться, и как оно с самого начала поведено в основании не на даровой, а на наемной работе, то и последовавший вскоре крестьянский переворот (отмена крепостного права - О.М.) не застал нас врасплох и не заставил прижиться при новых порядках».

Имеющиеся в фонде тексты определенно указывают, что казачество и офицерское, и рядовое теряло на службе здоровье. После «льготы» казак уходил с Дона, опасаясь, что не доживет до конца срока службы. Смолоду болел и Ульянов. Более чем двухлетняя напряженная служба в качестве дежурного штаб-офицера по войску привела к тому, что «стал харкать кровью» и ушел с должности. Немного поправив здоровье, получил в командование казачий полк в Бессарабии, где заболел ревматизмом, который вынудил его в 1844 г. уйти с военной службы. Для одного из своих врачей в январе 1874 г. он составил подробную «Летопись моей болезни», где отметил, что вышел в отставку «в виде мощей», и перечислил все свои медицинские диагнозы: «летучая чахотка, бывшая следствием засорения желудка» и «ходячий ревматизм». В этом же документе Иван Самойлович описал различные популярные тогда врачебные практики: «Лечение сопровождалось, между прочим, припуском к секретному месту шести пиявок…». После попытки лечиться на Водах, он составил весьма трезвое суждение об этом: «Я отправился на Кавказские воды, испытывая все источники при самом бестолковом их употреблении благодаря медицинским и административным злоупотреблениям. Следующая зима показала бесполезность вод».

Иван Самойлович старался быть человеком публичным, интересным в общении. Верхом его чиновничьего остроумия является шуточный устав якобы учрежденного в Атаманской канцелярии общества «Это» (1838), написанный в жанре пародии. Несмотря на весь юмор и легкость стиля в нем упоминается об общественном благе, в интересах которого действуют сотрудники Атаманской канцелярии. Обыгрывается внешность членов общества - офицеров канцелярии и дежурства, узнаваемые черты характера; например, появление рыжей бороды старосты в дверях есть сигнал опасного скопления посетителей. Из текста ясно, что создание этого, возможно, одного из первых образцов чиновничьей самоиронии вызвано сильной загруженностью работников этого подразделения и их стремлением посмеяться над тяготами своей службы. Ненужные визиты только за тем, чтобы поддержать полезные дружеские отношения, отвлечение по пустякам от дел, многословие просителей, все это было названо «разбоем чужого времени».

Ульянов стремился иметь обширные знакомства. В 1867 г. он случайно встретил в одной из газет упоминание о своем давнем сослуживце Александре Юрьевиче Серно-Соловьевиче. Вероятно, страдающий от приступов ревматизма Ульянов с радостью решил возобновить отношения. Он подробно описал свою жизнь в первом же письме и стал ждать столь же интересного письма от другого отставного чиновника, но тот ответил одним суховатым письмецом и переписка - отрада старческой души - не завязалась. Причина этого вполне ясна. А.Ю. Серно-Соловьевич был отцом двух революционеров-народников, привлеченных по «делу 32-х». По-видимому, Ульянов об этом не знал. Один из братьев Серно-Соловьевичей, Александр, был осужден заочно, потому что успел скрыться за границей. Второй, Николай, отправленный на вечное поселение в Сибирь, к этому времени уже скончался в ссылке в возрасте 32 лет. Понятно, что столь же подробно, как Иван Самойлович, Александр Юрьевич описать свое семейство не мог. Пути детей двух старых сослуживцев разошлись слишком далеко.

Итак, Иван Самойлович Ульянов, благодаря своей привычке хранить даже казалось бы совсем пустые и неважные бумаги, позволил нам увидеть донское казачество XIX в. изнутри, не сквозь призму официальных бумаг и приказов по Войску, а читая между строк частной переписки, показавшей нам внутренний мир наших предшественников на этой земле, который они оберегали от чужих глаз за ставнями своих домов и под казенными мундирами. После ознакомления с архивом Ульяновых донские казаки той эпохи показались автору данной статьи иными, чем представлялось прежде. Причем, как оказалось, многое из их быта и мировоззрения сохранилось до сих пор в степных окраинных хуторах и станицах Дона.

Во времена И.С. Ульянова в среде донского казачества сосуществовали две противоречивые тенденции - как стремление сблизиться в положении с общероссийской элитой, так и стремление сохранить свою самобытность и привилегии. Как показало изучение дела, хранящего личные документы сына И.С. Ульянова Павла Ивановича, уже не раз упоминавшегося в данной статье, следующее поколение семьи Ульяновых было гораздо в большей степени похоже на великорусский тип помещика, чем их отцы. Система ценностей, исповедуемая Павлом, образ мысли и действий показывают его близким по духу смоленскому помещику А.Н. Энгельгардту, автору знаменитых писем «Из деревни». А его потрясающие письма к жене доказывают, что эмоциональность супружеских отношений сменила господствовавший ранее тип казачьей семьи, основанной на хозяйственном сотрудничестве супругов.

Чиновничество николаевского времени предстает неоднородным, в нем существуют типажи низкие - казнокрады и взяточники, но благодаря другим, которые рассматривали службу государю как честь и долг, страна оказалось способной приступить к Великим реформам, которые осуществляли дети таких людей как И.С. Ульянов. То, что среди них не оказалось Павла, можно связать с тем, что борьба с нуждой отняла у семьи слишком много сил в прежнем поколении.

Сам Иван Самойлович предстает перед нами человеком противоречивым - он постоянно разрывается между долгом службы и интересами близких; между дружескими чувствами, которыми он всегда дорожил, и принципами чиновника; между преклонением перед властью и разочарованием в ее безгрешности, взывает к высоким чиновникам и удивляется их ограниченности. Типичный внутренний конфликт легитимиста и думающего человека. Он увлекается Белинским и наказывает, хотя и не жестоко, своих немногочисленных дворовых. Он, выходец из низших слоев казачьего офицерства, бывает шокирован бесцеремонным поведением своих родственников - отсутствием в них уважения к закону, к приличиям, к чужой собственности, эгоизмом и мелким сутяжничеством. По духу он уже интеллигент, его влечен к тонкому интеллектуальному общению с чистыми от корысти намерениями. Он счастлив, когда находит таких людей, как его племянник А.А. Карасев, и сильно разочаровывается в таких друзьях как И.И. Краснов. Симпатичный, немного романтичный Ульянов так напоминает складывавшийся тогда и развившийся в ХХ в. тип русского интеллигента, который начинает постепенно менять ценности государственные на ценности личностные, а именно - на право жить в гармонии с самим собой. Тональность писем Ивана Самойловича, написанных в последние годы жизни, позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на собственные болезни и драмы в жизни детей, ему удалось дожить свои дни в состоянии достойного умиротворения и гордости за пройденный жизненный путь.

Литература :

ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 34 об.
Там же. Л. 24-25.
Там же. Л. 53 об.
Бердяев Михаил Николаевич (1791—1861), генерал-лейтенант, герой Отечественной войны 1812 г., в 1835-1839 гг. начальник штаба Войска Донского.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 26 об., 27, 30, 46, 46 об.
Там же. Л. 27, 27 об.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 146-147.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 478.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 76, 108.
Имеется в виду г. Новочеркасск - административный центр земли Войска Донского.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 51, 51 об.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 16. Л. 10-11, 16, 20.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1.Д. 34. Л. 383.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 372.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1.Д. 40. Л. 380.
См.: ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 20.
Там же. Л. 57.
В отношении управляющего Донской казенной палатой от 15 января 1902 г. Ольгинская дамба названа «весьма дорогостоящим сооружением былых времен», которое требует ежегодных расходов - до 25 тыс. рублей. Для сравнения: на все остальные дороги, мосты, трубопроводы и пр. коммуникации всей Области отпускалось около 31 тыс. рублей (ГА РО. Ф. 162. Оп. 1. Д. 60. Л. 44).
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 77.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 197.
ГА РО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 453. Л. 7, 5.
Мелкопоместные - те, у которых менее 21 ревизской души, а после 1 декабря 1861 г. - менее 75 душевых наделов.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Д. 7. Л. 6 об.
Краснов Иван Иванович (1800-1871), генерал-лейтенант, общественный деятель, публицист, поэт. Ввел в оборот термин «казакоман», наделяя его отрицательным содержанием. Дед атамана Всевеликого Войска Донского П.Н. Краснова.
Кукольник Нестор Васильевич (1809 - 1868), прозаик, поэт, драматург.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 377.
Броневский Владимир Богданович (1784-1835), генерал-майор, член Российской академии, военный писатель, автор книги «История Донского войска, описание земли Донской и Кавказских Минеральных вод» (СПб., 1834), которую В.Д. Сухоруков охарактеризовал как «смесь пространных нелепостей» и «грустную компиляцию со всех сочинений, в которых что-нибудь говорилось о Доне». См.: Сухоруков В. Разбор книги: История Войска Донского В. Броневского. 1834 года. С. Петербург // Донской вестник. 1867, № 29.
Сухоруков Василий Дмитриевич (1794-1841), есаул, историк, краевед, журналист, член Северного общества, автор ряда новаторских для своего времени трудов по истории донского казачества.
Написанный в 1826 г. В.Д. Сухоруковым капитальный труд «Историческое описание земли Войска Донского» впервые был издан в 1867-1872 гг. со значительными исправлениями и купюрами.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 23.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 31. Л. 71 об.
Там же. Л. 63.
ГА РО.Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 371-372.
Там же. Л. 452 об.
Кукона - представительница привилегированного класса в Бессарабии.
Врангель Н.Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. М., 2003. С. 60-61.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 108.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 37. Л. 48.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 372 об.
Там же. Л. 368; Д. 40. Л. 490-491.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 25. Л. 4.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 371-372.
См.: Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М., 1956.
_____________________________________
Морозова Ольга Михайловна